Наследники по прямой ©

Многие наверняка помнят фильм Сергея Соловьева «Наследница по прямой», в котором девочка Женя, влюбленная в поэзию Пушкина, вообразила себя его потомком. Фильм замечательный, лиричный и тонкий, хотя, конечно, он совсем не о пресловутых генеалогических перипетиях – реальных и мнимых.

Но именно этот фильм напомнил мне об одной истории, которая произошла со мной в реальности; связана она была, как водится, с Блоком.

В 2005 г. я приехала в Петербург вместе со своим другом и коллегой Д.: мы должны были принять участие в научно-практической конференции, посвященной проблемам текстологии, которая проходила в Публичке – Российской национальной библиотеке. Всё шло в обычном режиме (выступления, прения, перерыв, снова выступления), мы «отчитались», каждый со своим докладом, и вот во второй день, ближе к концу, в перерыве, к нам подошла наша коллега с предложением, которое удивило нас до чрезвычайности. Надо сказать, что познакомились мы с ней здесь же, на конференции, как это часто бывает, обменялись краткой информацией, кто мы и что, произнесли все приличествующие случаю слова приязни – и переключились на текущую повестку дня.

Не тут-то было.

– Послушайте, Л., Д.! У меня для вас замечательные новости! – воскликнула она с подозрительным воодушевлением.

Мы с Д. переглянулись, но промолчали, постаравшись изобразить оживление и заинтересованность (как мы помнили, хорошие манеры состоят из маленьких жертв).

Дама, однако ж, продолжала:

– Конференция сегодня уже почти закончилась, все доклады зачитаны, но вечер еще нескоро – я хочу познакомить вас с потрясающим человеком! Она живет тут неподалеку, всего две или три остановки на метро, вы должны, вы просто обязаны со мной поехать! Все подробности я раскрою вам по пути.

Её оживление (если не сказать ажитация), умалчивание о том, куда и к кому мы поедем, наводили на нехорошие подозрения; друг Д. скептически хмыкнул, а я сказала:

– Простите великодушно, но мы в Петербурге ведь в командировке, мы хотели успеть в Русский музей…

Дама меня перебила:

– Ах, ну какие, право, пустяки! Конечно же, вы успеете! Вы всюду успеете! Пожалуйста! – с жаром продолжила она. – Вы не пожалеете!

Делать было нечего: самостоятельно выпутаться из таких до дрожи доброжелательных дружеских объятий было невозможно, и мы согласились.

В метро, перекрикивая шум и грохот, коллега сообщила нам, что мы едем не к кому-нибудь, а к дочке Блока.

Тут уж скептически хмыкнула я:

– Послушайте, но какая дочка? Ну ведь известно же, что у Блока не было детей, и все исследователи это подтверждают. И байки о блоковских сыновьях и дочках – не более чем сплетни и слухи, и никто из серьезных исследователей никогда всерьёз и не пытался оспаривать эти очевидные вещи.

(Мне в это время вспомнился пассаж профессора Н., который называл Надежду Павлович «лживою старушкой»)

Наша новая знакомая на все наши протестующие и критические замечания лишь таинственно улыбалась и молчала.

Наконец, мы вышли из метро – уже и не помню, что это была за станция – и она повела нас кривоватыми петербургскими двориками к нужному дому. Мы сразу же поняли, что обратно выбираться будет проблематично (что греха таить, всей душой я надеялась на Д., который всегда умудрялся отлично ориентироваться на любой незнакомой местности), поскольку дорога изрядно петляла. Дама, впрочем, шла уверенно.

Минут через 20 (ничтожная малость, по местным меркам), наконец, добрались. Мы вошли в темный грязноватый подъезд сумрачную и не очень чистую парадную, поднялись на третий этаж. Позвонили в дверь. Залаяла собака, послышались голоса, какая-то возня, и нам открыли.

– Верочка, мы к Александре Павловне, можно? Я вот ребят привела (показывает на нас) – архивисты, из Москвы. Ну, ты же понимаешь, о чем я!..

Верочка, дама лет шестидесяти пяти, юркая и с одышкой, закивала в ответ:

– Конечно, конечно! Мы только что отобедали, Александра Павловна читает, прошу в гостиную, а я пока заварю чай.

Мне становится неловко и немного грустно – чувствуется, что здесь рады всякому, кто готов выслушать невероятную и чудесную историю обретения прямого блоковского наследника… Д., похоже, испытывает те же чувства. Молча проходим в комнаты.

Квартира в старом доме, и комната, в которую нас провели Верочка и зачинщица, просторная, солнечная и пыльная. Всюду очень домашний беспорядок – впрочем, без неряшливости, а на диване в углу сидит спокойная старуха и гладит крупную дворнягу. Дворняга блаженно скалится и зевает.

Первый взгляд в лицо старухи – так не бывает. На нас с Д. глядит Блок со знаменитой апрельской фотографии 1921 года, на которой он сидит рядом с Чуковским (смотрит невидящим взглядом куда-то в сторону).

«Что за черт», – думаю я.

Мы представляемся, Александра Павловна предлагает нам сесть рядом и начинает рассказывать, отвлекаясь иногда то на Верочку, то на собаку.

По её словам, она – плод «последних отношений» Блока и сестры милосердия Александры Чубуковой, «красавицы Шурочки», которую, по словам Александры Павловны, Блок навещал едва ли не каждый день весь последний год своей жизни (как навещал? Когда? А работа в Пушкинском Доме? А болезнь? А краткий визит в Москву? Когда он успевал? – хочу спросить, но не решаюсь).

История звучит мелодраматично и неправдоподобно: Александра Чубукова умерла в родах в мае 1921 года, Блок скоропостижно скончался в августе 1921, пережив возлюбленную всего лишь на несколько месяцев, а осиротевшую Алю взяла к себе на воспитание подруга Чубуковой и знакомая Блоков Мария Садкович.

– Вы думаете, я хочу сделать себе имя на том, что я дочь своего отца? – задает нам вопрос Александра Павловна. И отмахивается. – Помилуйте, да к чему мне это. Я никогда не искала славы!

Мы продолжаем вежливо молчать, но совсем не верим во всю эту историю – слишком уж отдает она жестоким романсом. Но старушка нам нравится – рассказывает она живо и интересно, и у нее славный дом, и домочадцы. Да и полуапокрифическое это происшествие достойно того, чтобы сохраниться где-то в памятном закулисье, вместе с удивительным всё-таки старушкиным сходством с фотографией поэта.

Пусть себе.

P.S. На всякий случай – противоположное мнение, изложенное со всевозможным трепетным вниманьем к несуществующим деталям.