От начала © (продолжение) Корабли пришли ©

– Вот ваши документы. Там, внутри, лист использования, нужно будет заполнить.

– Извините, а что там писать? Я не знаю…

(Сухо)

– Фамилию, дату, подпись и характер работы с документом. У вас же сверка? – снова повторяет она.

– У меня да… Сверка, да.

– Вот и пишите. Да, имейте в виду: завтра мы не работаем. Приходите послезавтра. Тогда же сможете получить и записные книжки.

До меня не сразу доходит смысл сказанного: завтра? Да у меня столько всего нужно сделать сегодня – вот, читать, смотреть, просто смотреть, а потом, как-то сразу, почти без перерыва вклинивается следующая мысль: но как же завтра нельзя? А что же я буду делать? У меня и всего-то 10 дней! Может, попросить их, чтобы как-то открыли там, я не знаю, я посижу себе, ну часика два и уйду, ты ненормальная, что ли, это же научное учреждение, раз сказали – нельзя, значит, нельзя, «Радио… Петербуург», там еще на Большой Морской вот это вот угловое кафе, пирожные по три сорок восемь, надо будет после зайти, и чашка кофе, у меня хватит, черт, какие пирожные, у меня Блок тут лежит, а ты пирожные! «Двенадцать» и пирожные! Сегодня я гений, Люба довела маму до болезни, Люба отогнала от меня людей, чистила селедку на кухне и плакала, Прекрасная Дама, Господи, ну что вот лезет в голову перед работой, что ж я собраться с мыслями-то всё никак не могу, так, пора начинать, а то вон тот человек справа уже косится, а что там у него, а? Веневитинов, да не, Воейков там у него, хватит пялиться, дура, неудобно же, всё, всё…

Блоковские рукописи лежат в обычной светло-бежевой папке. Сколько потом я перевидала таких папок – не счесть, а тогда просто удивилась  тому, как обыденно всё выглядит. Пальцы, меж тем, подрагивали всё равно.

Ну и вот. Светло-голубой конверт, а в нем – несколько пожелтевших плотных листов писчей бумаги. На первом размашисто по диагонали красным карандашом написано: «Двенадцать». Блоковский почерк узнаваем, хотя и сильно отличается от привычного четкого варианта – летящий, не сказать небрежный, нервный, с осциллографическими параболами «д».

Тщусь замедлиться, не раскрывать следующие страницы, потянуть это странное удовольствие отследить каждую букву текста – быстро ли писал? Сразу ли вывел названье? Говорил, что поэма написана «в несколько дней» – то есть, в несколько приемов, нет, не верится, это должно было извергнуться на бумагу сразу, а потом была отделка, очистка от мелких заноз, Люба, как тебе «Гетры серые носила, юбкой улицу мела, с юнкерьем гулять ходила – С солдатьем теперь пошла»? Сашура, ну она же с офицерами блудила, а это Яр и угощенья, ну вот шоколад, к примеру, наверняка «Миньон», не из дешевых, вот и жрала его, да, шоколад миньон жрала, что ты так смотришь, а, нет, ну пустяки, пустяки, пустяки, конечно, пусть будет, пусть.

…У меня голова идет кругом. Рукописный отдел закрывается раньше – у них скоро ремонт, а сейчас  три часа, а за окном уже сереет, предстоит обратная дорога на Удельную, Это значит – Дворцовый мост, грязноватая слюда Невы, потом Невский, а потом спать, спать.

В гостиничном номере поздним  вечером из радио донеслось: «Уважаемые друзья! Представляем вашему вниманию музыкальные произведения, написанные специально для фрисландских органов». Облупленная стена, покрытая желтоватой масляной краской, ловит свет уличного фонаря.

В голове Блок.

И фрисландские органы.