О мастерклассе Тиханова – подробнее

Теперь подробнее о семинаре – почти по горячим следам, а то потом значимые детали выветрятся из памяти, и поминай как звали и пойдут сплошные околосеминарские (псевдосеминарственные) апокрифы.

Узнала я о нем совершенно случайно: я подавала заявку совсем на другую конференцию, а именно, на Европейский конгресс славистов "Европа: кризис и обновление", который должен будет состояться в начале апреля в Кембридже, мне отказали ("слишком много заявок, мы приносим Вам свои извинения, но Вашу завку рассмотреть уже не успеваем"), а взамен предложили принять участие в литературном мастерклассе профессора Галина Тиханова в Университете Лондона. Конечно, я согласилась – заодно как-то само собой получилось, что и заявку на апрельский конгресс в Кембридже приняли. Курочка по зернышку клюет в общем, стала я готовиться.

Одно дело – писать унылые наукообразные опусы которые никто не читает научные статьи для сборников на своем родном языке (русском или украинском, принципиального значения не имеет). Совсем другое дело – весь этот бред самые зернистые и ценные мысли изложить на неродном языке. 

Я уже примерно представляла себе, с чем хочу выступить – решила переработать свою статью о "лице" и "маске" как главных метафорах идентичности в ранней блоковской переписке, с использованием в качестве примера нескольких писем Л. Д. Менделеевой. Сказано – сделано. Переработать и довести до ума собственную статью удалось быстро, а вот перевести... В общем, главное, что было мной вынесено в итоге из процесса перевода собственных опусов на другой язык – "Пилите, Шура, пилите" "Кто ясно мыслит, тот ясно излагает": то, что можно выразить одной фразой, вовсе не обязательно растягивать на целый абзац, как бы этого ни хотелось. Впрочем, я вкратце об этом уже упоминала в более ранних постах, описывая процесс работы над статьей.

Одним словом, к 11 февраля текст выступления был готов, и оставалось надеяться, что прозвучит оно жалким жутким диссонансом сообразно обстоятельствам, адекватно и достойно. Ну и вопросы, само собой, тоже будут задавать: плох тот докладчик, который их не ждет.

Семинар должен был пройти в UCL School of Slavonic and East European Studies – на отделении славистики и восточноевропейских языков Университета Лондона, с двух до шести вечера, мой доклад был предпоследним во втором отделении после перерыва, что повергло меня в легкое уныние ("Все впадут в спячку, и тут уже будет не до Блока"), но, как выяснилось впоследствии, все мои опасения оказались напрасными.

День выдался хмурый, а по местным меркам и вовсе ненастный: с утра ВВС передало, что в столице "возможны сильные осадки в виде снега, из-за чего железнодорожный транспорт и аэропорты, возможно, будут работать с перебоями", но мне неслыханно повезло – мой поезд приехал вовремя, как всегда легкомысленно одетые британцы зябко погрузились внутрь, и мы поехали.

Как и несколько раз до этого, в поезде у меня снова возник флэшбек – видимо, навеяло картинкой заснеженных полей за окном – 20 лет назад, я еду в университет на лекции, первый курс, позади первая сессия, поезд едет до вокзала Запорожье 2, там мы с подругой Наташей выйдем и побредем по зимней слякотной каше через парк, справа общежитие и недлинная дорожка к нашему филфаковскому корпусу, потом физра, потом языкознание... А потом вижу своё отражение в окне, и наваждение исчезает. Прошло 20 лет, и мне 37, и я очень далеко и от вокзала Запорожье 2, и от себя прежней.

Лондонский Кингз Кросс наводнен людьми – видимо, какие-то поезда всё же отменили. Моя цель – Euston Square, следующая остановка после вокзала на метро (как потом выяснилось, расстояние можно было преодолеть пешком минут за десять, но плох то топографический кретин, который не использует ни малейшего шанса потеряться).

Лондонский Университет огромен и удивительно хорош – первый корпус, попавшийся на пути, факультет биологии, чем-то схож с кембриджским Музеем Фицуильяма – то же викторианское здание белого камня с колоннами. Но мне нужно дальше – ищу корпус департамента славистики. Долго плутаю в трех соснах по кампусу, наконец, нахожу нужный корпус и аудиторию.

Нас, участников, около двадцати: начинаем знакомиться. В двух симпатичных девушках, сидящих рядом, опознаю полек – и, как потом выяснилось, не ошибаюсь. Судя по всему, я старше почти всех присутствующих, в среднем, лет на семь, – ну, разве что, кроме двух-трех человек – но эта мысль как-то не вызывает особенного беспокойства любви все возрасты покорны. 

Наконец, устроители семинара приглашают профессора Тиханова в аудиторию, и семинар начинается.

Первая мысль при взгляде на него – да это же вылитый А.Д.! Сходство с моим другом-киноведом настолько сильное, что кажется: профессор и заговорит сейчас его голосом. 

Тиханов болгарин, говорит по-английски с сильным славянским акцентом, но его английский превосходен, и скоро на акцент перестаешь обращать внимание.

Тиханов рассказывает о формалистах, упоминает, конечно же, Шкловского и Якобсона – и о том ещё, насколько сильно до сих пор их влияние на теорию литературного процесса, о том, что такое мировая литература в новых – современных – рамках ("всемирность без границ"), актуален ли до сих пор тезис о противопоставлении космополитизма и изгнанничества в литературоведческом дискурсе, и что такое изгнание с точки зрения новой перцептивной теории модерности. Тиханов аппеллирует к Канту и Хабермасу, и его концепция о безграничном мире выглядит стройной и продуманной. Его лекция являет собой живой и яркий пример гносеологического гуманизма.

После перерыва начинаются выступления заявленных участников. Картина видится мне пестрой и немного хаотичной, но в целом интересной: отличный доклад о метатексте как трансгрессивной модели не только для современной, но и классической литературы (в т. ч. русской), дискурсивная память как феномен современной польской литературы, перформативность статьи Шкловского "Как сделан Дон Кихот"... От эдаких интересностей у меня, по выражению Андрея Белого, "ломается череп; и перебалтываются мозги"©. Впрочем, во время маленького кофе-брейка мозги быстро встают на место, и я знакомлюсь со всеми участниками семинара, и мы говорим и слушаем друг друга.

Затем семинар возобновляется, и наступает время моего доклада. Интересное дело: сколько себя помню, я всегда очень сильно волнуюсь перед выступлениями, но стоит мне дойти до кафедры, сделать глубокий вздох перед началом, как волнение сразу же уходит, а вместо него только дурость и бесстрашие одна задача – высказать себя.

Я выступаю. Говорю долго, как мне кажется, выразительно – и по-английски. Где-то в середине текста ловлю себя на том, что ведь это я, и мой текст – и он английский, и становится немного странно, а впрочем, чувство это приятное. Будто твой внутренний голос разделился надвое и наблюдает за собой со стороны. 

Я заканчиваю, мне задают вопросы, профессор Тиханов резюмирует, что приведенные мной тексты-отрывки из писем деконструируют заданный двумя авторами нарратив, я соглашаюсь, и ощущение внутреннего подъема всё длится, и продолжается весь обратный путь домой, который кажется совсем коротким и легким.

Я впервые говорила по-английски о том, что до того формулировалось только на русском.

Я очень устала.

И очень рада.