Для нас теперешних, привычных к бранному нецеломудренному многоголосью (это я и о себе, конечно — и в первую очередь, о себе) дореволюционная мемуаристика, все эти воспоминания, письма, семейные хроники и альбомы — повод для изумления (в который уж раз), и для ревнивой иронии ("ну могли же, черт побери"), и для грустной улыбки ("а сахару-то, сахару!.. — зато сейчас сплошной сардонический уксус и гримасничанье, да только толку"), а всё вместе для тоски по безвозвратно утраченному.
В воспоминаниях Евгении Тур Лизанька невзлюбила свою гувернантку Mlle Bieu, и однажды, когда та вышла из классной комнаты, с упоением закричала: "Кокетка! Кокетка!"
К несчастью, в этот момент своего короткого триумфа она была услышана строгою своей матерью, которая находилась в соседней комнате. Мать позвала её и сухо спросила, понимает ли она, что означает это слово. И здесь Тур описывает свое ужасное смущение, и стыд, и растерянность: не зная в точности (вернее, думая, что зная: в поместье Расва она часто слышала это слово из уст горничных), кто такая кокетка, она, меж тем, сообразила, что сказала нечто крайне постыдное по меркам своего окружения, никак не подходящее маленькой девочке, и за это может понести суровое наказание (мать с ней была строга — часто, впрочем, несправеделиво), и лучше будет, если она сделает вид, что выпалила это случайно, безо всякого злого умысла. И тут на нее снизошло спасительное озарение, и на повторенный матерью вопрос Лизанька выпалила: "Франтиха". Мать ее удовольствовалась этим ответом и отпустила ее от себя, а присутствовавший при этом разговоре домашний учитель Степан Михайлович ласково попенял Лизаньке за вольность и посоветовал впредь не произносить таких слов.
К несчастью, в этот момент своего короткого триумфа она была услышана строгою своей матерью, которая находилась в соседней комнате. Мать позвала её и сухо спросила, понимает ли она, что означает это слово. И здесь Тур описывает свое ужасное смущение, и стыд, и растерянность: не зная в точности (вернее, думая, что зная: в поместье Расва она часто слышала это слово из уст горничных), кто такая кокетка, она, меж тем, сообразила, что сказала нечто крайне постыдное по меркам своего окружения, никак не подходящее маленькой девочке, и за это может понести суровое наказание (мать с ней была строга — часто, впрочем, несправеделиво), и лучше будет, если она сделает вид, что выпалила это случайно, безо всякого злого умысла. И тут на нее снизошло спасительное озарение, и на повторенный матерью вопрос Лизанька выпалила: "Франтиха". Мать ее удовольствовалась этим ответом и отпустила ее от себя, а присутствовавший при этом разговоре домашний учитель Степан Михайлович ласково попенял Лизаньке за вольность и посоветовал впредь не произносить таких слов.
С современной точки зрения ситуация видится нелепой: девочка всего лишь подразнила свою воспитательницу (за ее спиной), назвав ее легкомысленной модницей. И всё! Но не таков был XIX век с его условностями и этикой благоговения перед деликатностью, чтобы даже такой пустяк остался незамеченным.
Эпоха Невинности.
No comments :
Post a Comment