По пятницам у нас занятия на Парк Сайд, а после
них мы идем в Cambridge University Graduate
Union, что на Милл Лэйн. Путь на занятия занимает полчаса, потом больше часа –
сами танцы, шассе, шассе, поворот, шассе, шассе, быстрый спин, пожалуйста,
поменяйте партнеров; квикстеп, румба, ча и вальс. Наш учитель Пол в Блэкпуле на
танцевальных соревнованиях, и его заменяет невысокий пухловатый человек с
короткими ручками и ножками, в брюках не по росту, видом напоминающий типичного
советского бюрократа из мультиков или программы “Фитиль”. Впечатление, впрочем,
оказывается обманчивым: человечек – великолепный танцор, один из лучших в
Кембридже. Его движения безукоризненно-точны, он никогда не ошибается,
помогая неловким партнершам-ученицам не оступаться.
И всё-таки он мне не нравится.
Не нравится его оживленность, кстати, совсем не наигранная, не нравится
стремительная манера показать сложный элемент, повторив его быстро и будто бы
“вскользь” – всё сбивает с толку, всё “не то”. С детства помню за собой: не
усвоила что-то сразу – потом “наскоком” взять уже не получится, и на освоение
уйдет гораздо больше времени, чем нужно. А это жаль, а это злит. И только как
всегда спокойный Л. проговаривает неизменно: “Ну и ничего. Не сейчас,
так позже. Вся неделя впереди – успеется, усвоишь”.
Вижу, что человечек вызывает у
остальной группы то же глухое недовольство. То и дело слышу шепот: “Ну и куда
он так спешит?”, “я еще не успел повторить это”, “я снова запуталась с
последним поворотом” и проч. Впрочем, публика молодая и на ошибках не
замороченная – пыхтят, повторяют. Особенно старается один парень –
тщательно причесанный, он, в отличие от многих, всегда приходит со сменкой, в
которой пара настоящих лаковых танцевальных туфель, в неизменной черной рубашке
и брюках. Вот уж для кого занятия – полное погружение в предмет. Парень учится
самозабвенно, пылко, страстно, и, пожалуй, он и правда лучший в нашей группе
(мы в среднем классе – не новички, но еще и не “продвинутые”, хотя молодой
человек выглядит гораздо лучше даже самых усердных из нас). Но после занятий
он подходит к нам с Л. (Л. посещает занятия в средней группе со мной, хотя ему
это и не нужно: он уже давно среди “продвинутых”) и тихо, но горячо жалуется:
“Вы знаете, я всё понимаю, он, конечно, профессионал, но откуда столько
самолюбования? Пол себе никогда такого не позволяет!” Мы в целом соглашаемся.
Идем на Милл Лэйн в танцевальный клуб.
Идти через
центр, девять вечера, уже открылись пятничные бары и пабы – полуголые девчонки
(+4, почти весна!) с неумело накрашенными милыми мордахами стайкой жмутся друг
к другу, ожидая, когда охранник пропустит их в клуб, велосипедисты мигают
фонариками, двое полицейских проходят мимо (“Да взяли мы у него отпечатки,
Дэвис, он лыка не вязал, стал качать права – мол, они, в Уэльсе, знают что
почем”), в общем, всё только начинается. Нам нужно пройти еще один квартал,
дальше речка Кэм, студенческий паб “Мельница”, и мы на месте – в здании, где
обычно проводятся конференции, брифинги и съезды студенческих союзов. В отличие
от многих остальных построек на Милл Лэйн, эта – современная и сравнительно
высокая. Нам на третий этаж, там кафетерий, который в пятничные вечера
превращается в дансинг — настоящий танцевальный клуб со своим комитетом и
офицерами. Мне, кстати, очень нравится это их именование, торжественное и
смешное – танцевальный офицер. Они чем-то напоминают бальных распорядителей:
приглашают танцевать новичков, подбадривают их, помогают освоиться среди
профессионалов-старожилов.
Я люблю здесь бывать. Уже узнаю
старожилов: вот странная женщина по имени Сьюзен, ей явно больше шестидесяти,
она полноватая, с короткой мальчишеской стрижкой и полным отсутствием желания
хоть как-то себя приукрасить.
Сьюзан всегда одета в темную
футболку и широкие джинсы, не сковывающие движений. Сьюзан – танцор-универсал,
одинаково хорошо исполняющий как женские, так и мужские партии в танцах. Она
очень громко разговаривает и часто невпопад взмахивает руками. Может быть, она
лесбиянка, хотя какое это имеет значение.
Всё меняется, когда начинается
музыка. Вместо Сьюзан вмиг появляется удивительное существо, исполненное грации
и да, красоты. Она не танцует – летает, парит по паркету неслышно и легко.
“Привет”, — кричит она Л. из глубины зала, и через секунду они уже несутся в
квикстепе.
Я пока редко танцую на этих
вечерах. Того, что знаю – пока слишком мало. Но очень люблю наблюдать за
людьми. Вот Мандипп, смуглокожая тоненькая женщина из Нью-Йорка, она
профессионал, выступала в соревнованиях по бальным танцам в Штатах. Мандипп –
это всегда витьё румбы, и ча, и вальса, в которых она вращается как изящный
волчок, как прекрасная ожившая кукла из коллекции Дроссельмейера.
На вечера часто приходит
веснушчатый короткостриженый человек лет сорока в старомодных очках: Л.
говорит, что это один из его коллег, профессор химии из Тринити колледжа.
Настоящий стопроцентный ботаник™. Настоящий стопроцентный ботаник™ снимает свою
темноватую немодную куртку, аккуратно складывает ее на стул – и через минуту
самозабвенно отбивает джайвовые биты с молоденькой партнершей в алой юбке, да
так, что любо-дорого. Смогу ли я повторить хотя бы третью часть его кульбитов?
Сильно вряд ли.
В венском вальсе царит седой
Майлз: у него непроницаемое лицо и плавный ход, будто рассекающий невидимую
встречную волну. Любая партнерша рядом с невысоким Майлзом кажется хрупкой:
такова его высокая магия.
Вальс – это всегда завершающий
танец на вечере. Уже четверть одиннадцатого; справа переливается всеми цветами радуги
широкий экран-подсветка, и по паркету кружатся пары. Люди в парах очень разные –
студенты и профессора, клерки и журналисты, молодые и пожилые, красивые и не
очень, худые и полные, европейцы, азиаты, латиноамериканцы и темнокожие, они
синхронно движутся по кругу, являя собой настоящее зримое братство людей.
Все танцуют.
И это правильно.
И так и должно быть.
No comments :
Post a Comment