Пересмотрела "Голос" Авербаха. Какой всё-таки страшный фильм. Если и было снято что-то по-настоящему сильное и пронзительное о внезапности смерти среди повседневной суеты, всех этих интеллигентских курилок, пустой болтовни, дурацких "творческих планов", то именно эта авербаховская картина. Главная героиня узнает, что неизлечимо больна, и старается поскорее закончить озвучку фильма, в котором играет главную роль. Вокруг нее кипит какая-то бестолковая жизнь — фильм на глазах разваливается, режиссер ругается со сценаристом, сценарист провоцирует режиссера, композитор скрывается от съемочной группы, потому что у него творческий кризис — и только актриса старается сосредоточиться на главном: успеть. Доделать и озвучить свою роль до того, как умрет.

Зритель смотрит на мир глазами умирающей молодой женщины — картинки сменяют одна другую все быстрее, наслаиваются, перетасовывываются, рвутся, а она, а вслед за ней и мы, пытается/пытаемся удержать их в памяти, длить их до бесконечности, как один из борхесовых героев, превративший секунду перед расстрелом в один год полной жизни.

Разговор Юлии с девушкой-медсестрой в больнице по силе и напряжению вполне сопоставим с последними сценами из толстовской повести о смерти между обреченным Иваном Ильичом и мужиком Герасимом, который пытается облегчить его страдания.

Финал "Голоса"— доозвучка фильма, последний час работы, за который героиней проживается огромный кусок ее жизни, без боли, без болезни, без страха, ее диалог с другой пациенткой в больнице — смотреть почти физически невыносимо.

— А вы бы не могли Луну заговорить?

— Луну? да запросто!

Так хочется, чтобы у нее получилось.