О Вагнере, Блоке и духе музыки

Сегодня 200 лет со дня рождения Рихарда Вагнера. The British Newspaper Archive по этому случаю выложил у себя подборку интересных историй, связанных с Вагнером, я же решила в честь юбилея запостить здесь свою старую статью о Блоке и Вагнере и о том, что их объединяет.

***

Теме «Блок и Вагнер» посвящало свои исследования большинство как отечественных, так и зарубежных ученых, причем довольно значительная их часть занималась изучением собственно культурно-исторического контекста творчества Блока, а именно, его биографического аспекта: уже с самого начала своего лирической деятельности Блок неоднократно обращается к творческому наследию Вагнера. На наш взгляд, в немалой степени философско-эстетическим контактам Блока с произведениями Вагнера – причем как c оперными, так и c литературными – способствовал переход поэта от статики неоплатонически-соловьевской метафизики к музыкальной диалектике амбивалентности[1].

Во многих произведениях Блока и первого, и второго – «антитетичного» – периода творчества появляются отзвуки вагнеровского воздействия: помимо стихотворения «Я никогда не понимал…», которое называется безусловно «вагнерианским» всеми блоковедами, это также такие произведения поэта, как «Валкирия (на мотив из Вагнера)», «Поет, краснея, медь…», «Вот – в изнурительной работе…», «Так окрыленно, так напевно…» – и ряд статей Блока второго периода («антитезы»), в которых имя композитора появляется в том или ином контексте – «Драматический театр В. Ф. Комиссаржевской», «О театре», «Рыцарь-монах» и др.

Уже в своем письме к невесте Л. Д. Менделеевой от 2 июня 1903 г. из Бад-Наугейма Блок пишет о своих впечатлениях от музыкальной драмы Р. Вагнера «Тристан и Изольда»: 

«Мне очень понравилась Liebestood[2] Тристана и Изольды. Сначала Tristan mouru pour son amour[3] – целые  вопли, титанические возгласы. Потом la belle Isolda[4] начала тосковать. Стало очень тихо, «настала Великая тишина». Потом она запела, и опять завизжали скрипки и раздались титанические крики. Так она умерла – и все-таки было тихо. Elle mouru pour le pur tendresse[5]».[i]

По свидетельству самого поэта, высказанному им на страницах своей «Записной книжки» в марте 1916 г., имя немецкого композитора ему чрезвычайно дорого: 

«Мой Вагнер»[ii], 

– так называет его Блок. И это не случайно: на протяжении всей творческой жизни лирика-символиста, произведения Вагнера, его собственная концепция музыки, очень близкая блоковской, играли далеко не последнюю роль в эстетическом самоопределении поэта.

Вот что, к примеру, пишет по теме «Блок и Вагнер» Джеймс Форсайт в своей монографии «Listening to the Wind: an introduction to Alexander Blok»: 

«Блок, с его германской наследственностью, был способен ощущать тот специфический дух «нордического» влияния, который заключала в себе поздняя европейская культура XIX века – Вагнер и Ницше, Ибсен и поздний Стриндберг <...> Кульминационный образ поэмы[6] включает в себя не только рационалистический взгляд Ренана на Христа и мистико-соловьевский – на «апокалиптический» образ Иисуса, но также отзвуки вагнеровского образа Артиста, и ницшеанского Заратустры (который также явился танцующим в венке из роз)»[iii]. 

В другой своей работе – «Prophets and Supermen: «German» ideological influences on Alexander Blok’s poetry» Форсайт говорит о несомненном воздействии на блоковскую поэзию образного мира Вагнера[iv]. Схожей точки зрения на вагнеровские тенденции в поэтике «стихийной» блоковской «музыкальности» придерживается и Р. Хьюз в своей статье «Nothung. The Cassia flower and the «Spirit of Music» in the poetry of A. Blok»: по его мнению, блоковский «дух музыки» во многом обусловлен идеями немецкого композитора, а также образами из его героических опер – например, «Нотунга», меча Зигфрида[v]. На схожести образов из произведений Блока и оперных либретто Вагнера акцентирует внимание в своей работе «Alexander Block. Eine Studie zur neueren russischen Literaturgeschichte» и Т. Гоодман: так, по его мнению, «нечто подсознательное, стихийное»[vi] роднит образы блоковской Незнакомки и вагнеровской Кундри своими «метаниями между святостью и чувственностью»[vii]. В целом, можно сказать, что всех авторов, пишущих на тему проявления вагнеровскиих традиций в блоковской поэтике, объединяет стремление выявить нечто первостепенное, нечто такое, что давало бы возможность говорить об определенного рода интегральной мифологеме, чем в конечном итоге и стала символобразующая категория «музыки» у поэта.

Сразу же оговоримся, что общая задача этой статьи не предполагает фиксации каждого обращения Блока к наследию Вагнера, поскольку это уже было сделано другими исследователями и биографами поэта; нас же интересует, в какой мере творчество немецкого композитора соответствовало мировоззренческим установкам Блока второго и третьего этапов, и – в особенности – периода «антитезы». Сам поэт дает определение тому, что его так привлекает в творчестве Вагнера: в своей статье «Памяти В. Ф. Комиссаржевской» он говорит о том, что 

«почва для него[7]  уже напоена стихийными ливнями вагнеровской музыки»[viii], 

причем, как видим, понятия «стихийного» и «музыкального» в творческом сознании Блока неразрывно связаны с темой Вагнера: в это время блоковский принцип стихийности в его главной ипостаси – апологии музыки – действует в определенном «режиме соответствия» с вагнеровской концепцией «музыкального начала» как безусловно трагедийно-героического; не случайно биограф Р. Вагнера, А. Лиштанберже, в своей книге о композиторе «Рихард Вагнер как поэт и мыслитель» указывает на то, что «он в высшей степени чуток к стихийным силам природы»[ix], исходя из шопенгауэровской концепции «Мира как Воли и Представления»: 

«Из такого понимания вселенной исходит Вагнер. Для него также сущность мира – воля, т. е. темное желание, слепой, таинственный импульс, единая, неисчислимо могущественная сила, которая становится сознательной в той мере, в какой это полезно для того, чтобы удовлетворить самым непосредственным её нуждам. И, подобно Шопенгауэру, он смотрит на «способность сознательно страдать» как на привилегию человеческого рода и полагает, что высшая мудрость состоит для человека в сознании того, что он тождествен со всем, что страдает в целом мире, и состоит, следовательно, в проникновении жалостью ко всем скорбям, которые он видит вокруг себя»[x].

Если теперь обратиться к пониманию «картины мира» у Блока в период «антитезы», то можно заметить её значительное сходство с позицией Вагнера в конце его жизненного и творческого пути, когда композитор «кончает в своей славной старости примирением, в одной оригинальной формуле, оптимизма с пессимизмом, основывая на сознании всеобщего страдания надежду на будущее искупление человечества»[xi]: блоковское «музыкальное» сознание, отталкиваясь от «неподвижной» неоплатонической схоластики первого периода – мистической «конструкции» Вечно-Женственного архетипа, пережив первый катарсис «post lucem» – «после Прекрасной Дамы», ее «ухода» «без возврата», становится безотзывным, безоценочным и, подобно вагнеровскому, трагедийно-парадоксальным:

Сбылось немного – слишком много,

И в гроб переплавляю медь.

Я сам открыл себе дорогу,

Не в силах зной преодолеть.

Ср.: 

Вот – в изнурительной работе

Вы духу выковали меч.

Вы – птицы. Будьте на отлете,

Готовьте дух для новых встреч.

Открытый путь за далью вольной,

Но берегитесь, в даль стремясь,

Чтоб голос меди колокольной

Не опрокинулся на вас!

По нашему мнению, образы «меча», «молота» и у Вагнера, и у Блока второго периода – наиболее характерные «музыкально»-мифопоэтические символы «безнадежной борьбы», преодоления себя, наглядно свидетельствующие о бесспорной власти стихийного начала в парадоксалистском сознании обоих художников (показательно, что образ «Меча Зигфрида» будет использоваться Блоком и на последнем – третьем этапе «трилогии вочеловечения», а именно – в прологе к поэме «Возмездие»:                 

Так Зигфрид правит меч над горном:

То в красный уголь обратит,

То быстро в воду погрузит –

И зашипит, и станет черным

Любимцу вверенный клинок…

Удар – он блещет, Нотунг верный,

И Миме, карлик лицемерный,

В смятеньи падает у ног!

Не случайно также и то, что в статье «О театре» Блок пишет о том, что, если «оскудевает стихия»[xii], то «слышны звонкие удары человеческого молота»[xiii], тем самым еще раз подтверждая, насколько близкой для него была жизненная и мировоззренческая позиция немецкого композитора и еще раз подтвердив эту близость в своей поздней статье, посвященной Вагнеру «Искусство и революция», в которой он признался в том, что 

«Вагнер носил в себе спасительный яд творческих противоречий, которых до сих пор мещанской цивилизации не удалось примирить и которых примирить ей не удастся, ибо их примирение совпадет с её собственной смертью»[xiv].

Таким образом, подводя итог всему сказанному, можно сделать следующий вывод: во второй период творчества, условно соотносимый со временем создания сборника «Нечаянная Радость» и называемый периодом «антитезы», Блок подверг свою систему взглядов критическому переосмыслению: схоластические рамки неоплатонизма и соловьевства были в значительной степени преодолены поэтом, и динамика развития «стихийности» двигалось в сторону новой – трагедийно-мистериальной, или дионисийской эстетики, связанной с именами Ф. Ницше и Р. Вагнера. Отсюда – как непосредственное, так и опосредованное воздействие музыкальной «философии истории» байрейтского композитора, осмысленная Блоком в его поэзии и статьях 1906 -1908 гг.

---

[1] Развернуто об этом – во второй главе диссертации.

[2] Смерть от любви. (нем.)

[3] Тристан умер от своей любви. (фр.)

[4] Прекрасная Изольда (фр.)

[5] Она умерла от чистой нежности. (фр.)

[6] Христос в «Двенадцати» – здесь и далее перевод и примечания мои.

[7] Т.е. театра.

---

[i] Александр Блок. Письма к жене/ Литературное наследство.– М.: Наука, 1978. – Т.89. – 142 c.

[ii] Блок А. Записные книжки. 1901-1920.– М.: ГИХЛ, 1965.— С.287.

[iii] Forsyth James. Listening to the Wind: an introduction to Alexander Blok. – Oxford, Willem A. Meeuws, Publisher, 1977. – P. 71-72, 121.

[iv] Forsyth James. Prophets and Superman: «German ideological influences» on Alexander Blok’s poetry // Forum for Modern Language Studies. – Vol. 13 – № 1. – St. Andrews, Jenuary 1977. – p. 33 – 46.

[v] Hughes R. Nothung. The Cassia flower and the «Spirit of Music» in the poetry of A. Blok // Californian Slavic Studies – Vol. VI – University of  California, 1971. – p. 49 – 60.

[vi] Goodmann Th. Alexander Block. Eine Studie zur neueren russischen Literaturgeschichte. – Königsberg / Pr., 1936. – S. 47.

[vii] Ibid. 65.

[viii] Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. – Т. 5.- М.–Л.: ГИХЛ, 1960.- С. 95.

[ix] Лиштанберже А. Рихард Вагнер как поэт и мыслитель.– М.: Алгоритм, 1997. – С. 91.

[x] Там же. С. 380-381.

[xi] Там же. С. 381.

[xii] Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. – Т. 5.- М.–Л.: ГИХЛ, 1960.- С. 249.

[xiii] Там же.

[xiv] Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. – Т. 6.- М.–Л.: ГИХЛ, 1960.- С. 24.