Всё-таки люблю эту фаджеву историю

Поэтому запощу её и тут.

...Пожалуй, одним из самых больших моих открытий стала британская семья. Угнездившийся в голове стереотип современного сверхлиберального английского семейства, базовый принцип которого рисовался чем-то вроде:  «You don't care  – so do I» оказался-таки бледным фантомом. Да, англичане очень либеральны и снисходительны к слабостям друг друга (Oh dear... OK, it's fine), да, они действительно не кричат на детей и спокойно переживают (=пережидают) капризы малышей – это общеизвестно и здорово, конечно, но для меня тут главное было в другом – понять, на чем здесь строятся семейно-родственные отношения.

Суховатое спокойствие, безмятежность и внимательность – нет, не к деталям, они не в счет, к сути – вот как можно коротко это описать. Меня могут упрекнуть в прекраснодушии и приукрашивании действительности (ну, пожалуй, еще в том, что мне, как инородцу, многого пока просто не видно – «поживи, мол, здесь, вот тогда...») – спорить с этим не стану (бессмысленно), скажу лишь, что какие-то вещи просто самоочевидны. 

До сих пор мне памятен один коротенький эпизод, который произошел на моих глазах недели две назад.

Есть здесь, на улице Кингз Парад, один специальный магазин, в котором продается умопомрачительной вкусности вещь, называемая фадж (аналог нашей помадки). Фадж этот – одно из главных местных лакомств и, пожалуй, такая же неотъемлемая часть кембриджской легенды, как гербы и эмблемы колледжей и мистический стимпанкерский кузнечик-гигант в часах неподалеку. Неудивительно, что в магазине всегда полно народу – разномастного, студенческого, профессорского, словом, всякого. Так было и в этот раз. Я уже привычно-рассеянно озирала полки (карамельный? малиновый? шоколадный? все сразу? а не лопнешь ли?..), когда в двери шумно ввалилась, как мне показалось, целая толпа народу. Выяснилось, что этой толпой была семья, состоявшая из молодого, лет 30-32, вихрастого и бородатого папы, в очках и растянутом свитере - и двух замурзанных белоголовых мальчуганов, которым на двоих было лет 10. Младший сидел в коляске и таращился во все стороны, а старший подлетел к прилавку и затараторил, обращаясь к отцу:

– Папа, фадж из белого шоколада! Хочу белый шоколадный фадж! Там орехи внутри!

Тот спокойно стоял и ждал, когда сын налюбуется всласть всем выставленным фаджевым богатством, а потом сказал:

– А теперь подойди к Кристоферу и спроси, какой фадж хочет он.

Мальчик вприпрыжку подлетел к коляске брата – и снова затараторил, только теперь уже на жестовом языке, привычно складывая пальцы в слова. В этой быстрой и плавной жестикуляции было столько естественной и непринужденной легкости, что и диалог воспринимался абсолютно живым – детским, птичьим, радостным, и Кристофер улыбался в ответ и, не слыша, слушал брата и понимал его. Они выбрали что хотели, отец расплатился, и они ушли. 

В этой простой истории нет никакого особенного символизма, и я не знаю, был ли язык, на котором общались братья, настоящим жестовым, или они просто изобрели свой собственный – это, в сущности, неважно. Важным, пожалуй, было другое: готовность к тому, что поймут, спокойно выслушают – ответят. 

Это и запомнилось в итоге.