А вчера мы были в местном кембриджском театре Cambridge Arts Theatre (до этого смотрели там мольеровского "Мизантропа" больше года назад) на постановке по мотивам "Терезы Ракен" Золя — спектакль, по сути, премьерный.
Впечатления смешанные.
Надо сказать, в ранней юности я с любопытством читала натуралиста Золя, как, наверное, многие замкнутые домоседливые подростки моего поколения — я быстро проглотила “Жерминаль”, и “Терезу Ракен” прочла также залпом. Меня не отпугивали ни общая безысходность сюжета, ни трагическая развязка: подростки, даже самые чувствительные, редко фокусируются на художественном драматизме и трагедийности в классических сюжетах, скучливо полагая их необходимой расплатой за “накал страстей” — им подавай зубовный скрежет и все эти “...и тут неожиданно Лоран понял, что его любовница очень красивая женщина”, “рыдания, всхлипы и судороги Терезы пугали его” и проч. (цитирую по памяти, но, по-моему, как-то так было и в тексте романа). Эротоманство Золя, впрочем, искупается тем, что он все-таки отличный писатель, который не впадает в томную пошлость дамского чтива и удерживается на грани: “Тереза Ракен” — не душещипательная историйка с криминальным концом, это роман о возмездии.
Возникает вопрос: как из довольно длинного (если не сказать, громоздкого) повествования, в котором не очень много действия, но достаточно обстоятельных описаний, так любимых всеми французскими классиками, начиная от Стендаля и Флобера и заканчивая Теофилем Готье — как из такого романа сделать пьесу без ущерба для зрелищности? Непросто, но возможно, и попыток предпринималось много. Текущая постановка была адаптирована для театра сценаристом Хелен Эдмундсон, а режиссером выступил Джонатан Манби.
В интервью на тему воплощения “Терезы Ракен” на сцене Эдмундсон говорит:
Мне было 17, когда я прочла “Терезу Ракен”, и она абсолютно захватила мое воображение. Я сидела, делала заметки на полях и одновременно спрашивала себя: какого развития я сама ожидала от героев романа? Я пыталась поставить себя на место зрительской аудитории, чтобы понять, как постановка по мотивам “Терезы Ракен” может тебя увлечь и какие эмоции вызвать. Я много читала и о самом авторе и, конечно же, литературную критику вокруг романа. <...> Моим главным намерением было передать эмоциональную интенсивность, которой автор наполнил свой роман; именно поэтому в своей адаптации я намеренно усилила те драматические моменты, которым Золя, возможно, и не придавал большого значения, считая их “проходными эпизодами” — я сделала это для того, чтобы продемонстрировать зрителю, что Терезе не просто скучно сидеть целыми днями без дела, но показать ему, как именно она это чувствует и переживает. <...> Эта история обладает силой тяжелейшего кошмара, в котором герои сталкиваются с чем-то бесповоротным и безжалостным, будучи не в силах ему противостоять.
Именно на этом — бесповоротности рока и безотзывности зла — и сделал упор режиссер пьесы Дж. Манби. Мы видим семью, каждый член которой заранее знает, что его участь решена: мадам Ракен знает, что она воспитала замечательного, пусть и слегка болезненного сына, у которого масса достоинств и за которым нужно бережно ухаживать, холить и лелеять; Камилл убежден, что его предназначение — власть, пусть хоть и над небольшой группой людей, но власть ощутимая, настоящая, только бы вырваться из-под надоедливой опеки пожилой матери; Тереза, в свою очередь, знает... А что знает Тереза? Режиссер сразу дает понять зрителю, что все желания и мечты героини никак не связаны с ее семьей (на самом деле она сирота и вынуждена находиться на попечении тетки, помогая ей в уходе за хилым кузеном), ее мысли стихийны и не поддаются контролю. Она изнывает от томления и тоски — вполне понятные ощущения для молодой девушки, — но в ее случае все осложняется тяжелой страстностью, порывистостью и необузданностью. Молодая актриса Пиппа Никсон, играющая Терезу, замечательно передает неловкость своей героини, ее хрупкость, нервность и трепетность, совершенно не заметные и не нужные её окружению.
Г-жа Ракен фокусирует на себе внимание аудитории на протяжении первых действий, и это не удивительно: ее играет Элисон Стедман, та самая суетливая и немного гротескная в своей взбалмошности “мать Лиззи Беннет” из знаменитой экранизации ВВС 1995 г. “Гордости и предубеждения”. Стедман — ярчайший комедийный талант, и именно благодаря ей мрачная готическая (несмотря на натурализм автора) атмосфера романа приобретает жизненное правдоподобие. Но здесь же таится и подвох: героиня, воплощенная Стедман — скорее, викторианская вдова из книг Диккенса и Джордж Эллиот, чем пожилая дама из французской глубинки. Диалоги г-жи Ракен с сыном, с Терезой и с гостями (суперинтендант Мишо, его дочь Сюзанна, счетовод Гриве) иногда напоминают сцены из “Николаса Никльби” или “Пиквикского клуба”, но мало похожи на отрывки из романа Золя. Это не хорошо и не плохо, просто такова авторская интерпретация.
Безусловная удача режиссера, на мой взгляд, состоит в том, что он сделал всех героев гораздо более разноплановыми и сложными, чем они были у Золя: противность и мелочность Камилла перекрывается его искренней и неуемной жаждой жизни, которая ничуть не меньше, чем у Терезы и Лорана; хрупкость, чуткость и страстность Терезы не мешают ей превращаться в разъяренную фурию, а после смерти Камилла — и в смертельно испуганную, загнанную в угол женщину, которую искромсали на куски муки совести.
Зритель может сочувствовать всем — и не сочувствовать никому: “все вы хороши, ступайте ж к черту”. Но он же, очевидно, и чувствует сожаление и горечь от того, что понимает: переступи ты черту только раз, и все твои порывы, казавшиеся до того благородными, и все твои чувства, бывшие до того неизменными, превращаются в пыль и тлен, как зеленая маска вместо лица мертвого Камилла: возмездие неминуемо, и нет от этого спасения.
К недостаткам постановки я бы отнесла излишнюю натуралистичность — нет, не любовных сцен (они как раз сняты безо всякой гривуазности, с большим вкусом и тактом), а эпизодов с появлением на сцене мертвого Камилла: для того, чтобы аудитория ощутила страх и раскаяние Терезы и Лорана, вовсе не обязательно превращать последнее действие в подобие “Рассвета мертвецов” Ромеро.
Но в целом, если и экранизировать Золя, то делать это, пожалуй, нужно как-то так — внимательно, осторожно, по возможности тонко и вдумчиво.
No comments :
Post a Comment