Йорк завтра

Уезжаем завтра на выходные в славный северный город Йорк глядеть на тамошние красоты, так что, стало быть, появлюсь в уютном уже только осенью.

Готовность к осени № 1.

Пятничное задумчивое

На танцполе сегодня было людно, и в перерывах между танцами снова наблюдала за особенностям перемещения людей в пространстве. Заметила, что лучшие из них отдаются танцу с самозабвенной задумчивостью, даже не отвлекаясь на пустотливую болтовню. Только недавно узнала, что грустный парень, который приходит каждую пятницу с женой (отличной танцоркой и хохотушкой) и покорно вальсирует с ней в конце вечера — один из лучших баритонов Клэр колледжа.

***

Пятничный ночной Кембридж пропитан марихуанным духом чуть более чем полностью: такое ощущение, что травой несет даже из высоких дымоходов на крышах викторианских домов. Наверное, поэтому, когда мы увидели в ночном саду крупного ежа, который неторопливо-расслабленно поедал мозговых садовых слизней и улиток, не обращая на нас ни малейшего внимания, мы особо и не удивились: нам показалось даже, что еж тоже накурился, как и практически вся молодежь в центре города.

Nothings and triviality

При покупке двух трюфельных мышей и Chelsea buns вспомнила, как Л. рассказывал о своих первых кембриджских опытах с ресторанами: челси баны, круглые сдобные булочки с корицей, которые подаются в Англии к чаю, гордость и отрада кафе Fitzbillies, 30 лет назад стоили 25 пенсов. Сейчас стоимость одного челси бана — почти 3 фунта. Инфляция, бессердечная ты нувыпонели.

UPD. Пожирательский нарратив: трюфельные мыши в шоколаде из Fitzbillies на проверку оказались обыкновенными (хотя и вкусными, что уж там) пирожными “Картошка”.

Thérèse Raquin в Cambridge Arts Theatre

А вчера мы были в местном кембриджском театре Cambridge Arts Theatre (до этого смотрели там мольеровского "Мизантропа" больше года назад) на постановке по мотивам "Терезы Ракен" Золя — спектакль, по сути, премьерный. 

Впечатления смешанные. 

Надо сказать, в ранней юности я с любопытством читала натуралиста Золя, как, наверное, многие замкнутые домоседливые подростки моего поколения — я быстро проглотила “Жерминаль”, и “Терезу Ракен” прочла также залпом. Меня не отпугивали ни общая безысходность сюжета, ни трагическая развязка: подростки, даже самые чувствительные, редко фокусируются на художественном драматизме и трагедийности в классических сюжетах, скучливо полагая их необходимой расплатой за “накал страстей” — им подавай зубовный скрежет и все эти “...и тут неожиданно Лоран понял, что его любовница очень красивая женщина”, “рыдания, всхлипы и судороги Терезы пугали его” и проч. (цитирую по памяти, но, по-моему, как-то так было и в тексте романа). Эротоманство Золя, впрочем, искупается тем, что он все-таки отличный писатель, который не впадает в томную пошлость дамского чтива и удерживается на грани: “Тереза Ракен” — не душещипательная историйка с криминальным концом, это роман о возмездии.

Белые объединились с оранжистами.

Рабочее текущее

Сижу со своими переводами, а сегодня вот получила письмо-предложение о сотрудничестве от дамы-исследователя из Institute of Advanced Studies (University of London), с которой я познакомилась на августовской конференции. Дама занимается русским конструктивизмом, и текущая тема ее исследования — Роман Якобсон. Далеко не все его статьи были переведены на английский (я теперь уже, после работы с Блоком и поисками его адекватных переводов на английский, этому не удивляюсь), и она хотела бы предложить мне пару его маленьких эссе (названий их я пока не знаю) для пробных переводов. Я ужасно воодушевилась! ну и перепугалась, ясное дело. Ответственность, вот это всё. Посмотрим, как пойдет дело — потяну или нет. Понятно, что здесь нужен профессиональный переводчик, но для пробы... В общем, попытка не пытка.

Tick Tock - Short Film Trailer

12-й Доктор Кто, который открыл новый сезон с истинно стимпанкерским размахом, надоумил меня запостить трейлер этой прелестной Clockwork-короткометражки (увы, полная её версия доступна только на ФБ, и скачать её сюда не вышло), претензия к которой только одна, и серьезная: “Мой Бог, но почему так коротко?!”

Nothings and triviality

В Кембридже, однако ж, уже совсем чувствуется, что скоро осень — и стимпанкерская (привет 12-му Доктору Кто и его героической борьбе с механическими роботами в викторианском Лондоне), и самая обычная: чуть вниз по Argyle street, и вокруг домов кусты со спелым шиповником и боярышником — как и писала когда-то, только для украшения, есть ни-ни, хотя ягоды крупные, оттягивают ветки как-то даже и патетически, лезут в нос — рви давай, ничем не хуже ежевики. Но ежевику-то есть пристойно, а от боярышника отбояриваешься из последних сил, потому как декорация и другая общеупотребительность.

Купили огромный арбуз в турецком магазине — овальный, похожий не то на дирижабль, тщательно разукрашенный к очередной всемирной торговой выставке, не то на кабачок, которому в какой-то момент стало скучно, и он попер себе в разные стороны, ополосатившись в процессе. А в соседнем польском магазине на привычной полке взгляд снова наткнулся на рижские шпроты — и в обычной консервной банке, и в стеклянной, последний раз покупала их лет 9 назад, никакой ностальгии, но любопытный взгляд Л. решил в их пользу (“Какие-то особенные анчоусы?” — “Э-э... Ну как тебе сказать... Давай купим, и попробуешь, а я заодно расскажу”), а когда расплатились, продавец — паренек лет 19 — протягивая нам сдачу, сказал, подумав: “Thank”, не то проглотив, не то забыв последнюю свистящую “с”.

Су Чжоу

Завертелась IRL и совсем забыла запостить фоты из Су Чжоу: исправляюсь. Вот они — и древняя падающая башня, и домики над водой, и буддийский храм, и пагоды с курительницами. А еще зной и влажность, которые ощущаются даже и теперь, когда рассматриваешь картинки.

Новое замечательное для архивистов, библиотекарей и просто сочувствующих: шекспировская библиотека Фолджера выложила в свободный доступ более 80 тысяч оцифрованных изображений, связанных как напрямую с Шекспиром и елизаветинской эпохой, так и — шире — с историей театра. В коллекции не только иллюстрации и пьесы, но и эскизы костюмов и декораций. По-моему, это очень круто.

Садово-мерисьюшное

Как-то в одном из разговоров с Л. три года назад (я в Мск, он в Кембридже) я обмолвилась, что очень люблю сливы ренглот — крупные, сочные, очень сладкие сливы, которые всегда поспевали к моему приезду в Запорожье, где я каждый август навещала дедушку. Л. с любопытством расспрашивал меня об этих сливах, пока я судорожно пыталась забить в гугл-транслейт правильный перевод сливового имени на английский (без особого успеха: “ну, слива... э-э... такая белая, но не очень, скорее, золотистая и покруглее обычной темно-лиловой, необыкновенно сладкая”), потом разговор как-то забылся на фоне повседневных хлопот. А когда я приехала в Кембридж два года назад, выяснилось, что Л. ухитрился найти сливу ренглот на местном британском садоводческом сайте, где она числилась как экзотическая “Oullins Golden Gage plum”: он заказал черенок, а потом привил его в самом солнечном месте сада. В прошлом году тонкая ветка превратилась в маленькое низкое деревце, но за прошедший год деревце окрепло, потянулось вверх и впервые уже в этом году заплодоносило. Я с интересом наблюдала, как завязь превратилась вначале в крошечные невзрачные узелки, которые постепенно стали увеличиваться в размерах, а потом хорошели и глянцевели на глазах. Пришел август, сливы потяжелели и покрупнели настолько, что стали оттягивать ветки, и я, не удержавшись, сорвала одну — медовая! Точно такая же, как те, что были в Запорожье — абсолютно тот же вкус и аромат. Перед тем, как собрать маленький урожай (всего пока штук 25, не больше), я их сфотографировала. Вот он, местный ренглот. Теперь и в Кембридже.

Отнесли сегодня Его Королевское Пухомордие величество пресветлого Пикколо Полсона к ветеринару на запланированную загодя аудиенцию. Поначалу всё шло своим чередом — двери роскошной колесницы перевозки были гостеприимно распахнуты, там уже лежало заботливо свернутое новое махровое полотенце любимого августейшею особой яблочного оттенка, а также в художественном беспорядке валялись императорские забавы для услады глаза и зуба — тряпичный кот, набитый антистрессовым бисером, раскрашенный шарик для пинг-понга и ободранный попугай (NB: плюшевый). Но в самый последний момент, когда казалось, что дело сделано и голова наследника была почти погружена в корзиночное пространство, раздался сумрачный крик:

— Пустите! Выпустите меня отсюда!..

Мы тотчас повиновались, тщетно сетуя на превратности судьбы и на тяжесть Пикколовой карающей длани (передней или задней, в данном случае не так уж важно). Он тотчас скрылся под сенью садовых дерев, а мы, пристыженные, остались стоять ни с чем: у ног наших катался без дела пинг-понговый шарик.

Уговорами, посулами и истинно данайским коварством заманили пухомордого пушистоликого отрока в кроличью корзину с верхней крышкой, оставшуюся от давно ушедшего питомца: наш маневр был разгадан, но поздно! Слишком поздно. Глаза, возведенные горé, были полны холодного презрения и бесповоротного желания мстить — жестоко и непреложно. Мы приуныли еще больше: тяжела ты, королевская служба, а неотвратимость наказания угнетала нас и того пуще.

Цикламены до приезда сюда были для меня не цветами, а, скорее, симулякрами цветов, которые обычно встречались в стихах:

Ни священных рощ, ни кладбищ 

Здесь не узрят корабли, 

Ни лугов, ни тучных пастбищ, 

Ни питающей земли. Только лавр по склонам Цинта 

Да в тенистых щелях стен 

Влажный стебель гиацинта, 

Кустик белых цикламен. ©

А здесь, в Британии, цикламены одними из первых пробиваются сквозь холодную землю зимой, а их появление в августовском саду вместе с легкой паутиной на сливовых деревьях означает, что скоро осень, и влажный терпкий сырой воздух, и дым, и теплый камин в гостиной, и ненастье в темном окне, на которое ты смотришь из освещенной желтым светом комнаты.

Два года

Итак, два года в Британии. 

Если рассуждать о моей жизни за те два года, что я провела здесь, то лучшим словом, которое может это определить, наверное, будет принятие — новой действительности, людей, вещей, эту действительность организующих. Ну а если говорить о моем отношении к Британии в терминах близкого родства, то получится тетка по материнской линии — умная, холодноватая, ироничная, эксцентричная и бесконечно любимая. 

И — да: эти два первых года — лишь начало истории.

А пойдем-ка мы собирать блекберри (не гаджеты, но ягоды). 

Для британцев августовский сбор ежевики — ровным счетом такое же священнодействие, как для нас поход за грибами (при том, что грибов здесь, как известно, не собирают и относятся к собирающим с некоторой долей иронической подозрительности).

Все подходы к Coldham's Common, покрытых ежевичными кустами чуть более, чем полностью, сейчас заполнены кембриджцами — кембриджцы на великах, с корзинками, с банками, баночками, пакетами, без оных, а то и просто с фиолетовыми от ежевики языками и слегка осоловелым взглядом. Придется пополнить их ряды, поскольку садовая ежевика уже обглодана, а таращиться на недозрелую нет больше никаких сил.

“I must be private, secret, as anonymous and submerged as possible in order to write”

Впечатление от вчерашней выставки в Национальной Портретной галерее, пожалуй, лучше всего будет охарактеризовать двумя словами: глубокая задумчивость. Я люблю Вульф любовью нерасчлененной, до конца не ясной и мне самой: её хрупкость, и строгость, и серьезность, и умение собирать вокруг себя правильных людей — все эти её свойства безусловно хороши сами по себе, но они вряд ли могут объяснить, почему я так часто теперь перечитываю её письма к Ванессе и “Орландо”, и “Миссис Деллоуэй”.

Дело тут, мне кажется, в том, что Вульф был в полной мере доступен язык тонкой эмоции, её зарождения и движения, и её смерти — когда язык хочет избыть себя не в чувствах даже, а в ощущениях от проживаемого, и трудность этого, и усилие превращается внезапно в стройный и скользящий описательный ряд, в котором нельзя заблудиться.

На выставке было великое множество потрясающих семейных фотографий — семейных и групповых портретов, как канонических и растиражированных, так и малоизвестных. Только там  поняла, что знаменитое фото 21-летней Вирджинии, сделанное в 1902 г. (Блок пишет в это время “Стихи о Прекрасной Даме”: он и вообще часто приходил на ум — та же отрешенность в облике, та же тонкость) Дж. Бересфордом — это на самом деле серия из четырех очень похожих фотографий, которые едва различаются между собой

Virginia Woolf: Art, Life and Vision

Так складывается, что многое в Британии отчего-то начинает связываться с Вирджинией Вульф, которую перечитываю (вернее, перепрочитываю, перепрошиваю свое знание о ней теперь уже на ее смысловом и языковом поле), и видится в этом хорошее. Ездили на выставку Вульф в Национальной Портретной галерее, и я заранее радовалась встрече с узким ее лицом в окружении семьи ли или друзей из Блумсбери, с ней, всегда сосредоточенной и одинокой.

Как всегда, хаотично читаю запоем сразу несколько книг (впервые стали явственно ощущаться уколы удовольствия от английского чтенья, которое уже и не совсем мука и труд, а иногда и радость). Одна из книг — купленное на кемденовском роскошном развале издание “Glimpses of Authors” Кэролайн Тикнор 1922 года (я о ней писала чуть раньше тут; толстая книжка в пахнущем библиотекой дермантиновом переплете с тиснением, с толстыми полукартонными страницами, переложенными тонкой папиросною бумагой, с глянцевым фронтисписом и титульным листом, с приятными шероховатостями под пальцами) — короткие, часто лирические очерки и воспоминания об известных авторах, такой англо-американский эдвардианский “Алмазный мой венец” с Диккенсом, Готорном, Твеном и другими.

Читаю медленно, и сейчас остановилась на главе, посвященной Готорну, любви моей студенческой юности. Сквозь суховатый биографизм — помогал публикации тома Делии Бэкон “К шекспировской проблеме”, испытывая недовольство от самого факта, что помогает женщине-автору и, в то же время, упрямо преодолевая свои собственные предрассудки; отправился в путешествие по Италии, будучи знатоком средневековой итальянской истории — вдруг открылась фантастическая деталь:

Шанхай: теперь в картинках

Меня снова оффлайн накрыл с головой (перевод и проч. суетливое-рабочее), поэтому запощу-ка шанхайских картинок, а заодно, пока они загружаются, еще раз вспомню, как оно было.

Ну и, наверное, завтра уже загружу пост с видами Су Чжоу (с падающей башней и пагодами).

На почту упало глумливое письмо по названием “Аукцион «В Никитском» 21 августа: наш ответ санкциям!”

Особенно свежо в списке выставленных лотов смотрелось Среднешрифтное Евангелие 1558 г. с “эстимейтом”, прости меня, Боже, два мильона, и “Рассуждения о том, что может нравиться и не нравиться в светском обращении, написанные г. Аббатом Беллегардом”, изданные в типографии Пономарева в 1795 г. за более скромную цену в двадцать тыщ.

Ну если вы говорите, что таков ответ, то...

Я начала заниматься танцами два года назад, когда мне было 36. Сейчас мне 38, и я не могу сказать, что отлично танцую: я прекрасно отдаю себе отчет в том, что никогда не смогу выглядеть на танцполе как профи. Задевает ли это меня? Нисколько. Мешает ли это мне получать удовольствие от танцев? Опять же, нет. Я делаю что могу, осваиваю новые движения, хотя это и трудно, потому что я не самый гибкий и физически развитый человек.

В моем танцклассе и на пятничных тренировках General Dancing, с которых я более-менее регулярно пощу всякие дурацкие статусы в фейсбучек, я постоянно вижу настоящих профессионалов — людей, которые выигрывали соревнования по бальным танцам и латине в Блэкпуле, к примеру. За все два года никто из них ни разу не высказал мне свое “фе” по поводу того, что я деревянная или путаю фигуры в румбе и ча, никто не смотрел свысока и снисходительно, пытаясь дать мне понять, что неопытным новичкам здесь не место. Более того: эти же самые люди приглашали на тур вальса или фокстрот, заранее зная, что им придется подстраиваться под меня — неловкую и часто неуклюжую, чтобы помочь мне, и чтобы я, в конце концов, могла делать то же самое чуть позже с лучшим результатом.

Терновые хроники: продолжение

Количество приготовленного джема растет, и вот уже кажется, что банки размножаются делением. А вот слив, по моим прикидкам, меньше не становится, так что придется еще наварить джема и приготовить сливовый крамбл. Или пирожки. А то и все вместе.

Только что вернулись с Л. с празднования юбилея бывшего Мастера Клэр, общественного деятеля, адвоката Нельсона Манделы Боба Хеппла. Вначале был небольшой концерт — сольные номера на музыку Генделя, Шуберта и Бриттена и фортепианное “Цыганское трио” соль-мажор Гайдна.

Мы с Л. сидели рядом с композитором Джоном Раттером и бывшим епископом Бирмингема Марком Сантером, а потом вместе со всеми гостями поздравляли Боба в Профессорском саду Клэр.

И уже в который раз я про себя отметила вещь, в общем-то, всем хорошо известную, но в наше позерское время далеко не самую очевидную: люди по-настоящему заслуженные, выдающихся и исключительных способностей (а в Кембридже концентрация таких людей в силу естественных причин выше, чем в других местах) ведут себя тихо, спокойно и вежливо, не ходят перед публикой гоголем (а ведь могли бы: никто бы и слова не сказал, я думаю), не интересничают, не пытаются привлечь к себе внимание. Ясно, что даже самая мысль об этом показалась бы им нелепой. Они никогда не сделают вид, что снисходят до тебя в короткой светской беседе — конечно, и ты в ответ не злоупотребляешь их вниманием, но и они не торопят тебя глазами, не скучнеют и не каменеют лицом, даже если предмет разговора мелок и ничтожен. Вот этому — вниманию и вежливой заинтересованности, которые выглядят искренне, — и нужно, наверное, учить людей. Это работает.

Зарок (мимолетное)

Всегдашние мои жалобы. Столько всего хочется написать — о новых книгах, о Китае, о вчерашней поедке в Саффрон Волден, а я не могу. То ли джетлег еще толком не прошел, то ли еще какая причина, но накатывает тяжелая усталость, с которой едва можно бороться. Надо себя как-то переломить.

С завтрашнего дня — обычный режим: работа, чтение, пешие прогулки по Кембриджу, вот и постараюсь собраться.

А у нас тут Берта, она же ураган. 

Южные подходы к Кембриджу затопило, за окном хлещет проливной дождь и завывает ветер, но, в целом, на бурю, благодарение небесам, пока что не очень похоже. Из последствий: полностью облетело несколько цветочных кустов, терновое дерево стряхнуло с себя еще немного слив, наши легкие полотняные кресла насквозь промокли, а их сиденья отяжелели от влаги и прогнулись до земли; очень сыро, и вкусно пахнет влажной зеленью. Всегдашняя котовья готовность в решительным действиям в саду после завтрака пока что так и не нашла адекватной реализации, поэтому в ход идет валяние на столах и привлечение внимания домашних с помощью странных звуков, более напоминающих жалобы в профком, смешанные с тувинским горловым пением.

Осознание того, что ты в той самой “старой Англии”, может накрыть совершенно неожиданно — к примеру, когда по дороге на вокзал около Sainsbury's, в котором ты покупаешь вечный салат и чернику, вдруг видится Punch&Judy, и Петрушка все колотит своей ободранной погремушкой точно так же, как и во времена короля Джеймса, и в эпоху Регентства, и в викторианское почти столетие.

Вестник трансфигурации

Первый пошел. Предыдущая трансфигурация, как уже упоминалось, здесь.

Садово-огородное, плодово-ягодное

Ну-с, первая часть терновой эпопеи завершена: собрана пока примерно пятая часть всех имеющихся слив, которые вскорости попадут в джем (хроники прошлой трансфигурации я, помнится, выкладывала и на ФБ, и в бложеке). 

*Солидно откашлявшись*

О прошлом-то годе слива уродилась мелкая да убористая, а ныне — во! Плодов поболе будет, да и покрупнее они.

Сижу в саду, смотрю на окна дома, и только сейчас до меня дошло, что, оказывается, в нашей комнате на втором этаже тоже когда-то был камин, потому что один из встроенных шкафов закрывает дымоход. Вот и пытаюсь теперь представить, как этот камин выглядел в поздневикторианское время — наверняка комната была детской, и камин был чуть поменьше и покомпактнее того, что остался в гостиной. Но вот как часто его топили привычные к холоду викторианцы? Узнать бы...

Я просто оставлю это здесь. Вот уж и вправду нечеловечески-прекрасно. Особенно вдохновляет, когда кажется, что весь мир ебанулся на отличненько.

Прелестное с пленарного выступления на конференции Эрика Стэнли, профессора из Пембрук колледжа (Оксфорд):

<...> веселые фризские дурачества слишком сложны для моего ограниченного ума; глупости требуют более глубоких языковых знаний, чем мудрость. Юмор труден, помпезность легка.

Language, Culture and Society in Russian/English Studies-2014: кратко

Отстрелялась. 

Подробности позже, очень устала (и, кажется, потеряла программку от конфы, балда!.. По-моему, оставила её в поезде).

Ну и моя первая опубликованная статья в Британии (до этого были только инет-публикации):

Прямо как-то даже приятно.

Tutti quanti по дороге на конференцию.

Сижу, как обычно, в поезде, сонно таращусь на проплывающие за окном кембриджские пейзажи с коровами, напротив папа с дочкой лет пяти абсолютно рыжей феечной внешности.

В Ройстоне вагон наполнился людьми: около меня села молодая девушка, а напротив бодрый дедок, обвешанный каким-то снаряжением. Снова впадаю в сонное оцепенение (разымчивый хмель культуры, человек-артист, артист и хмель, ауыыы...), как вдруг раздается грохот, и на голову девушки-соседки обрушивается двухлитровый металлический термос из снаряжения дедка. Девушка судорожно потирает больно ушибленную макушку, не проронив ни звука, дедок бросается к ней с извинениями, на что девушка невозмутимо отвечает: “It's fine. Don't you worry, please.” Все остальные пассажиры с облегчением вздыхают и тоже надевают на лица маски привычной невозмутимости. Все, включая сидящих напротив папу и дочку.

Пунктиром

Ну что, все готово: завтра выступаю тут. Мое выступление вечером, но постараюсь не посрамить и проч.

елена борется с джетлегом
его почти преодолев
статью дописывает спешно
где вместо шпенглера шанхай

Китайские фотки, наверное, вывешу уже завтра: дописала статью, устала как собака, осталось перевести большую часть её на английский, но это уже тоже завтра. Целый день из-за джетлега голова просто раскалывается, как спелый херсонский арбуз.

Возвращение

Пока ждем поезда в Кембридж, фрагментарно вспоминаю китайский наш вояж. В голове почему-то застряла сценка, увиденная в одном из бесконечных шанхайских моллов (таких огромных консьюмеристских парадизов, к слову, не наблюдала ни в Европе, ни в Америке). Заскочила в один из косметических магазинов на триллиардном уровне супермолла за какой-то дребеденью: там, как обычно, играла динамичная музыка, а юные барышни, томясь в ожидании покупателей, от скуки раскрашивали друг друга. Одна из них подбежала ко мне, я попросила нужное — тривиальную мелкую вещицу вроде карандаша для глаз, — все вокруг вдруг пришло в страшное смятение и движение, барышни стали бодро перекрикиваться как на пионерской линейке, а одна из них — постарше и поначальственнее с виду — отвесила вдруг крепкую затрещину зазевавшейся около зеркала девчурке-продавщице. Та будто и не заметила, подхватилась с места и подбежала с улыбкой ко мне, стоящей у кассы в тихом охренении. Ее реакция и обыденность случившегося меня потрясли. Надеюсь, что это все ж было исключение, а не правило.

Китайское полусекретное, часть 10 (окончание)

Возвращаемся в Кембридж — снова 11-часовой перелет, чтобы найти себя в дне, который здесь уже пройдет. 

Ездили в Су Чжоу — древний город на берегу Янцзы, шанхайскую Венецию, в которой Марко Поло любовался самыми красивыми шелками Поднебесной; мы проплыли на моторной лодке древние кварталы, сохранившиеся с тех времен, там и сейчас живут люди, и сушат белье над зеленоватой водой, а из их домов видна главная башня Су Чжоу — падающая, как и Пизанская, только старше Пизанской на добрые пять сотен лет. Нас угостили местным деликатесом — маринованной медузой, но вот попробовать ее духу так и не хватило. Может быть, потом, когда-нибудь. 

Китай точно заставит себя запомнить. Не сомневаюсь.

Будни конспираторов в Китае, часть 9 (хаотически-разномастная)

В Китае курят, и курят много, и везде — в помещениях и на открытом воздухе, в лобби отеля и в кафе, курят таксисты и скутеристы. Некурящие при этом никуда не отсаживаются. То есть, они могут, конечно, когда они — я и Л., а так нет.

***

Сегодня поднялись на вышку Шанхайской телебашни, как и положено, глуповато потоптались по прозрачному полу, поснимали душезахватывающие виды, а в музее истории на первом этаже узнали, что Шанхай стал первым китайским городом, в котором стали активно популяризировать кофе и строить кофейни в начале ХХ века, что меня — кофейного наркомана — несказанно обрадовало.

***

Сегодня же выяснилось, что здесь очень популярен т.н. “Гонконгский кофе” — напиток, состоящий наполовину из черного кофе и черного чая, сдобренный молоком. Не, спасибо.

***

Завтра с утра едем в древние города неподалеку от Шанхая.

Китайское-партизанское, часть 8

Одна из проблем, с которой пришлось столкнуться в Китае — невозможность запомнить названия только что отсмотренных достопримечательностей, особенно если под рукой нет даже самого завалящего путеводителя. Вчера аспирантка Л., чудесная барышня и местная жительница, показала мне один из районов старого Шанхая, где, даже несмотря на бойкую торговлю всякой туристической дребеденью, очень спокойно, и размеренно, и даже почти тихо. Нужно совсем немного отойти от метро, окруженного небоскребами, и сразу попадаешь в лабиринт старинных узких улочек, на которых могут разминуться два-три человека; там низкие окна с выцветшими ставнями, обшарпанные двери — иногда с номерами, иногда с драконами, а над дверями висят древние (может, и не слишком) вывески “Tea House”. Пахнет зеленым чаем, специями, благовониями и едой из крошечных ресторанов, где, как потом выяснилось, божественно кормят, а если поднять глаза повыше, то взгляд уходит в цветное перекрестье фонарей и хаотичное нагромождение лесенок, ведущих в никуда. Память вычеркнула имя этого места, но, в сущности, это не так уж и важно: безымянные шанхайские переулки влились в воспоминания и так.

Китайское подполье, часть 7 (мобильная)

Если когда и можно разрешить себе употребить уродливый, но экспрессивный новояз, то именно в этом случае: китайцы одержимы прогрессирующим нетворкингом. Такого количества шарящих по сети людей мне пока наблюдать не доводилось нигде (путешествующие со вкусом, по всей видимости, приведут в пример Японию, но я там не была, так что сказать пока ничего внятного не могу). Китайцы выглядят супертехнократично, и гаджетами они просто увешаны, как новогодние елки игрушками: наверное, это признак хорошего тона, если в одной руке у тебя айфон, в другой что-нибудь альтернативно-андроидное с огромным экраном, в третьей планшет (вовсе не обязательно айпад), а в карманах ещё россыпь макбуков. В чистом и прохладном метро никто друг на друга не смотрит: все со скоростью пулемета строчат иероглифические смски. Мы с Полканом, то есть, блекберри, выглядим на местном фоне сиротливо.

Китайское-конспиративное (часть 6, гастрономическая)

Отношения с едой в Шанхае складываются почтительные. Я, конечно, подготовилась к путешествию как могла, включая генеральную репетицию (две) с палками, но этого оказалось недостаточно. В китайской еде больше всего озадачивает ее трансформативность и некоторая недосказанность: тебе кажется, что ты употребляешь в пищу мясо животного, а оно гриб. Или гриб с баклажаном, или они плюс гигантская креветка (эти, сдается мне, и вообще усами шевелят и ухмыляются, когда пробуешь их подхватить лакированною черной палкой). У всей местной выпечки — даже самой западной на вид — привкус рисовой муки; кофе до сих пор здесь не особо популярен, и даже в кофейнях (Старбаксах-Костах) шанхайцы предпочитают тянуть через трубочку чай со специями.

Сегодняшний завтрак в отеле можно считать апофеозом нашего с китайской едою знакомства: я тихо ждала, пока поджарится мой тост, и взгляд мой упал на одну из плошек рядом с кастрюльками риса, лапши и дим сум. В плошке недвижно лежали они — жуки, которых Л. с царской невозмутимостью назвал caterpillars. Каюсь: попробовать их так и не решилась. По крайней мере, пока, а там будет видно.

Китайское-подпольное (часть 5)

Шанхай огромный до безумия, причем огромный в самом прямом значении этого слова — простирается в китайской бесконечности. Он производит двойственное впечатление: старая архитектура Поднебесной чаще всего любопытным образом и довольно удачно вписана в архитектуру новую, состоящую из конструктивистских острых углов и литого хайтека. Но смог — а это все ж он, а не только сезонная туманная и душная влажность, — делают вечерний город зловеще-серым: иногда кажется, что в мутной воздушной взвеси яркие окна высоток выглядят как блуждающие болотные огни. 

Кажется, что и к дорожному движению привыкнуть невозможно: привычно представлять хаос на дорогах Египта или Индии, но казалась, что у педантичных китайцев все работает механически-четко. Это не так. Не имеет значения, горит ли красный или зеленый сигнал светофора — не только скутеры, но и машины, и даже автобусы не обращают на пешеходов никакого внимания и едут, когда им вздумается. Пешеходы, впрочем, отвечают тем же и тоже особо не парятся — идут, когда захотят. Поэтому, если не хочешь угодить под колеса — иди с толпой.

Ещё один миф — о том, что китайцы люди невысокие — разрушается в Шанхае мгновенно. Представьте себя в толпе изящных эктоморфов среднего и средне-высокого роста — не ошибетесь.

***

Чрезвычайно взбодрило сегодняшнее мультилингвальное от барышни-продавца в кондитерской, куда мы сунули нос в поисках кофе:

— Сорри, кофемашина из капут.

Записки из китайского подполья, часть 4

Вот и я попала сегодня в круг праздничных жертвенных зверей, когда пыталась вместе с Л. найти гигантский портрет Мао на Народной Площади (без особого, впрочем, успеха, так как портрет Мао вместе с могилой вышеозначенного Мао находится в Пекине). И в тот самый момент, когда мы (как нам казалось) были почти у цели, к нам — а точнее, ко мне — подошли двое пухлых китайских подростков лет 14-15 и попросили сфотографироваться. Со мной. От удивления я разрешила, и один из них, оставаясь на почтительном расстоянии от меня, застыл на мгновение с подобием улыбки, блуждавшей посреди его лица, в то время как второй торопливо щелкнул своим мобильным Самсунгом раза два, а может, и три. Потом они поклонились, бормотнули “Сеньк ю” и ушмыгнули, а мы так и остались стоять на площади без портрета Мао.

Китай, подпольное, часть 3

Звуки Шанхая такие же особенные, как и все остальное. Если в центре города это резкое и почти непрерывное гудение клаксонов на скутерах, помноженное на тысячеголосье людского потока, в котором не различается ни одного знакомого слова, то чуть вдали от городских эстакад тебя оглушает волна пронзительного стрекота, как будто кто-то многократно усилил сигнал работающей газонокосилки — это местные цикады. Не удивлюсь, если каждая из них размером с небольшую торпеду. 

Есть настоящими китайскими палочками настоящую китайскую еду — хороший квест, но только в том случае, если вы особенно не переживаете по поводу результатов. В Шанхае — культ лакированных черных палочек с изящными узорами у основания, но вот приноровиться захватывать ими еду выходит раз на десятый ну ок, скажем правду: на сотый; достигнутым успехом вы (то есть, я) законно гордитесь.

Китайские полуконспиративные tutti quanti (часть 2)

Такси в Шанхае — штука мистическая: ты сколь угодно долго можешь стоять на перекрестке под знаком с машинкой и голосовать, но не факт, что ты не будешь при этом отвергнут придирчивым водителем. Как нам объяснили местные жители, нужно голосовать в правильных местах (и, видимо, с правильным выражением лица, демонстрирующим одновременно покорность судьбе и воодушевление). Водитель подъедет, и ещё минут пять займет отчаянная жестикуляция с обеих сторон с финальным “щьэ-щьэ” (спасибо) со стороны усмиренного заказчика. Так было и в самый первый раз, когда нас встретили и везли из аэропорта: по дороге водитель слушал китайскую поп-музыку, часть которой звучала как “Сопот-79” в исполнении хора вдохновленных мейн-кунов. Он и сам с удовольствием подпевал в особо лиричные моменты, яростно сигналя соседям по траффику, да так, что я очнулась на заднем сиденье и стала ошарашенно пялиться за окно, где небоскребы и пагоды хаотично наслаивались друг на друга.

Китайские tutti quant (часть I): пролог

Добираемся до Хитроу, и подумалось о том, что ад для прокрастинаторов будет выглядеть как в целом привлекательное место (концертный холл, музей, ну, или там кофейня — кому что больше по душе), вот только разнеженного прокрастинатора, всецело отдавшегося удовольствию по вкусу, каждую минуту будут бить по макушке, причем пребольно, сериозные господа Молоточки (наподобие героев из сказки Одоевского), и нет от этого спасенья: рабы прокрастинации забудут об этом через секунду, а потом все повторится вновь. Это я к тому, что перевод доков по работе доделала вчера аккурат в полпервого ночи и тогда же отослала. Совесть моя почти чиста.

***

Невозможно поверить, но фейсбук на моем блекберри в Китае работает! Удалось зачекиниться в шанхайском аэропорту.

***

Ну что, первые (очень смутные пока из-за джетлега) китайские впечатления: очень влажно и жарко, как в бане; над городом висит туман (вначале решили, что смог, оказалось, сезонное), и солнца не видно; все китайские барышни ходят с зонтами — точнее, с парасолями, защищаясь от невидимого (но вполне ощутимого) солнца. Ночь наступает в девять вечера (у Китая только один часовой пояс), и небоскребы мерцают через темно-серый сумрак — выглядит по-марсиански. Уличное движение хаотично: все время рискуешь попасть под колеса скутеров, водители которых не обращают никакого внимания на светофор. Еда интересная — сычуаньский вариант китайской кухни, а вот с кофе проблемы (по крайней мере, пока). Ну и ФБ заблокирован на всех устройствах, кроме телефона; можно постить только пока ты в номере. Посмотрим, удастся ли постить новые апдейты: будем надеяться, что да.

Прилетели вчера вечером. Дома. Понять бы ещё, в каком мы измерении. Как же хорошо! Ни бормашинных цикад, взрывающих барабаные перепонки, ни оглушающей духоты. Добрались. Ура! Буду потихоньку выкладывать китайские “записки на манжетах”.