Nothings and triviality

*тегу “в поезде” быть*

— Whom did you play with? Отвечай по-английски, Николас!

Человек Николас лет трех задумчиво перечисляет всех друзей, включая воспитателей, а потом сбивается на немецкий. Мама немного хмурится, но продолжает беседу на английском. Николас вздыхает и мечтательно произносит: 

— А в Питерборо будет папа и кот.

Еще в копилку разных лингвистических диковинок и открытий:

Интересно, что Л. всегда произносит армянские фамилии с ударением на предпоследний слог (Петрóсян, Григóрян) — по его словам, именно так это всегда звучало в его семье и в семьях друзей-выходцев из Армении (прежде всего, тех, что эмигрировали из Турции в Штаты в 10-х годах прошлого века, конечно, как и его собственная семья), — и очень удивляется, когда я произношу их по-другому, привычным для нас способом, с ударением на последний слог. Пробует так же, но потом снова сбивается на свой вариант. А у меня не выходит воспроизвести тот, что у него — звучит для моего уха причудливо.

Просто частность, — все мы знаем, что иноязычные фамилии в разных странах и транскрибируются, и звучат по-разному, — но частность всё ж примечательная.

Викторианская готика: что нашлось

Несколько дней назад наткнулась на отличный блог о викторианской готической литературе: хорош он не только тем, что обращается к авторам, чьи имена уже давно не на слуху, в отличие от Диккенса, Теккерея, Троллопа или Гаскелл, но и тем еще, что тексты романов и повестей можно скачать по прямым ссылкам в блоге.

Имен там, надо признать, масса: в основном, это те писатели, которые в свое время были в Британии относительно популярны и у которых была своя аудитория — как у наших Кукольника или Бестужева-Марлинского, к примеру. Я, к стыду своему, с трудом вспомнила Уильяма Эйнсворта (манчестерского Эжена Сю), подивившись соседству с Блаватской (и как её хватало еще и на беллетристику?), — и там же, рядом с Джеромом К. Джеромом (писал пародийные ужастики) и Лоуренсом, какие-то совершенно незнакомые мне имена — леди Бесси Кайффин Тэйлор, Уильям Ходжсон и проч. В общем, читать — не перечитать. Где бы только время на всё найти, чтобы успевать и на русском, и на английском.

Синематографическое монументальное

Все-таки прекрасно, когда Берти Вустер ведет беседу с кузеном на мосту меж двух крокодилических горгулий, и их лица (горгулий, а не Берти с кузеном) явно демонстрируют весьма разнообразную гамму чувств.

*кажется, пора и здесь вводить тег “Радио ВВС4”*

Любимый фон для работы — ботаническая программа по радио ВВС4, где и ведущий, и участники хоть и обсуждают раннее цветение каких-нибудь азалий или клематиса, а всё кажется, что это small talk у леди Кэтрин де Бург — тут тебе и ползучее ехидное остроумие (о, спасибо, миссис Боумон, душистый горошек на вашей изгороди кудрявится в точности так же, как последняя речь Майкла Гоува в парламенте), и Теннисон с Вордсвортом (“А что было бы, если бы о нарциссах написал де Квинси?” — “Как минимум, из них можно было бы варить снадобье для вещих снов”), и почти невидимая взору здоровая конкуренция и дух соревновательства между графствами за лучшую цветочную коллекцию (пчелы — за бедфордширские орхидеи!), и проч., и проч. Так и не заметишь, как превратишься в садовника поневоле — и еще вопрос, в викторианском это будет доме, регентском поместье или во дворце Кубла Хана.

A bit of domestic Steampunk

И немного домашнего Стимпанка, без которого нельзя представить ни один приличный викторианский дом.

День рождения Льюиса Кэрролла, и Британский архив опубликовал замечательное — скромное газетное объявление о том, что супруга преподобного Доджсона из Даресбери, что в графстве Чешир, подарила преподобному наследника.

Наследник был таков, что мы и до сих пор летим вверх тормашками сквозь дыру в кроличьей норе.

Самое лучшее в танцклассе у Клайва (bronze medal level) — ты перестаешь держать в голове танцевальные “узлы” в па, а делаешь всё уже бессознательно. Просто летаешь. Касается моих любимых квикстепа, вальса, румбы и ча.

***

Опять нырнула в онлайн, поэтому получается многокартиночность и мало текста. Доделаю работы и напишу что-нибудь.

Несерьезное бытописательское

Как выяснилось, традиционные британские fish&chips еще в тэтчеровские времена, то есть, 30 лет назад, во многих едальнях продавали вечером "на вынос" завернутыми в газету, причем, газета была из не раскупленного за день тиража — Гардиан, Телеграф, Дейли Миррор или и вовсе какой-нибудь Сан. Потом все поменялось, в прессе начались дебаты об антисанитарии, и традиция эта, вроде бы, ушла в прошлое, но идея заворачивать картошку с рыбой в бумагу жива и до сих пор. Кстати, в Broadchurch в одном из эпизодов герой Теннанта болезненно морщится, когда его коллега Элли с шумом разворачивает эту самую промасленную коричневую бумагу, предлагая ему быстро подкрепиться: “Да где ж вы в нашей глуши найдете в это время другую закуску. Ничего больше нет, а работать надо, так что ешьте”. — И он покорно соглашается.

И еще сегодня день рождения моего отца, Татьянин день — и родилась Вирджиния Вульф, которую я люблю и о которой я по-прежнему думаю примерно так. Сайт Моргановской библиотеки предложил хорошее — прочесть или перечесть что-нибудь из нее на выбор. Я с удовольствием почитаю “Дневник писательницы”.

В Кембридже сегодня случилась настоящая буря: с утра все было залито солнцем, а затем внезапно на город налетел вихрь, за окном вмиг потемнело, застонало и загрохотало. Все-таки гроза в январе до сих пор рвет шаблон: одна часть моего сознания спокойно напоминает, что живу я всё-таки на острове и не так уж далеко от Северного моря (вчера над городом опять кружились чайки — предвестники ненастья), а другая ошарашенно бормочет — но ведь январь же, крещенские морозы, то-сё... 

Нет их. Только ветер и дождь. И подснежники, и борец. Маленькие и яркие цветы — такие, что видно их издалека, из любого уголка сада.

В пандан к этому посту о Кембридже в стиле нуар: сегодня увидела сказочный блог фотохудожника — тоже кембриджца , в котором всё видится именно таким, каким и представляется — бесконечно-пленительным даже в обыденности. 

Хотя, какая обыденность может быть в Кембридже —  моей manna dew.

Вот несколько фото, взятых из этого блога: 

Nothings and triviality

Очередное поучительное из поиска по ключевым словам в блоге: дети Густава Шпета и викторианские банды. Представились отчего-то группы мрачных интуитивистов в шляпах и синих очках с окладистыми бородами на Паддингтонском вокзале.

***

Л. коту: “Однажды утром Грегор Кыса проснулся и обнаружил, что превратился в мышь”.

***

Убрали ёлку.

Первый пошел

Год бложеку. Да будет.

Лингвистическое-ценное

Нечтение одного форума (у насикомых явно бронь на хтонь) принесло не только лавинообразную массу лулзов из параллельной вселенной, стильно обставленной икейскими горшками, но и великолепное словечко “пиздопарю”. До чего ж ёмкое слово! Вот он, стихийный лингвистический эквипотенциализм. “Пиздопарить” — это и делать что-то в очевидной спешке, и делать несколько вещей одновременно, и вершить их с яростью и рвением. Слабоумие и отвага мощь и страсть, короче, лед и пламень.

Вот, пора мне пиздопарить уже иллюстрации к презентации книжки в Клэр. А то без них будет неэлегантно и нифига не лакшери.

Вот тут анонсируют новый однодневный симпозиум по РЛ XIX в. — заявлены темы по Пушкину, Жуковскому и Достоевскому. Заинтересовала проблема “фаустовского времени” в “Кроткой”. Посмотрим.

Вот и я сегодня попала под лошадь получила свои пятнадцать с чем-то там минут славы. Стоило мне разместить на фейсбучной странице Гардиан коммент о том, что в моем родном поселке Тикси зимой случаются морозы и покрепче тех, что стоят сейчас в Якутске (-45), как понеслось. Я очутилась в котле признания и прочувствовала всю полноту возложенной в связи с этим на меня миссии — в двух словах описать, как живут дикие антиподы на краю света полярники: к чести большинства моих собеседников, их реплики, в основном, ограничивались эмоционированием в духе: “ОМГ, да как же вы там выжили” и “На черта вы туда поехали Что вы там забыли”, или же были полны восторженного полудетского любопытства — а горячая вода там что, тоже была? И даже отопление? Ухтышка и проч. Попадались и сочувственные вопросы о водке: ответствовала в том смысле, что помогало для сугреву, но только ежели возлияния происходили в компании приличных медведей с балалайками. И вот среди этого сонма вполне дружелюбной волны я, наконец-то — на втором году жизни здесь, — увидела то самое: “Убирайся отсюдова, грязная коммунистка!”

Хе-хе. Доктора Стренджлав вызывали? Не? Тогда мы идем к вам.

London in 1927 & 2013

Почему-то такие вот хронологические сдвиги-сближенья всегда очень трогают. А вообще, Лондон, надо признать, не особо и изменился.

The Steampunk House

*чуть отвлекшись от предыдущей жести*

А вот стимпанкерских интерьеров кому? Там всё — хромированные ручки, насосы, мед и никель, аэростаты, астролябии, чиппендейл и много книжек, огромные окна в пол, дирижабли, гогглы там и тут — в общем, смотреть и наслаждаться здесь.

UPD. Здесь еще фото.

Прочла вот это, и вспомнилось.

Когда много лет назад я меняла старый советский паспорт на паспорт нового образца, милиционер в УВД потребовал с меня справки о месте жительства в 16 лет. А без этого я вам паспорт не поменяю. Чего это я вам должен его менять. Нет, свидетельства о рождении недостаточно. Справки, мне нужны справки. С печатями. Какого образца справки? Ну вот сами и узнавайте, какого образца, а я вас информировать не обязан. И вообще, не мешайте работать.

Я. Вам. Паспорт. Не. Поменяю. 

А ты стоишь как дурак и понимаешь, что в Запорожье к своим старикам ты поехать не сможешь (бабушка тогда еще была жива). И вообще никуда не сможешь поехать. И сделать ничего не сделаешь. Потому что власть, спонтанные социальные мутации, социал-дарвинизм, вот это всё. Потому что вот сидит это сраное мурло и гнобит тебя, и получает от этого нехилое такое удовольствие. А ты стоишь, скрипишь зубами и хочешь вцепиться ему в глотку, как загнанный в капкан зверь. Но, черт возьми, терпишь, ага.

...В итоге, через три месяца новый паспорт я, конечно, получила.

Но запомнила на всю жизнь.

Век помнить буду.

Собираемся в танцкласс. Перезнакомились на занятиях со всеми посетителями, и — очередной когнитивный диссонанс: супружеская пара, по виду крепкий рабочий класс, становой хребет британского пролетариата, при ближайшем знакомстве заговорила на чистейшем RP, попутно рассказав, что обожает оперу, концерты симфонической музыки и антикварные салоны. Мой внутренний псевдосноб в очередной раз был посрамлен, хо-хо.

Готовлюсь к конфе в Сан-Антонио поеду или нет — тот еще вопрос, но в любом случае писать надо взялась уточнить кое-что для доклада, сижу перечитываю выборочно некоторые места из блоковской переписки с женой и вижу в письме от 21 апреля 1913 г.: “Три дня назад я получил твое письмо, хотел ответить, но очень волновался и не ответил. Волнуюсь и теперь. Но – все равно, надо ответить.” 

Да это же про меня точь-в точь! Получаешь важное письмо, собираешься ответить, а оно нейдет никак, и ты откладываешь, и ешь себя поедом, и стыдно ужасно, и поделать ничего нельзя. Потом проходит так же внезапно, как и началось — и ответ послан, и дурацкие неуклюжие извинения принесены, конечно но осадок остался.

Экой невротической выходит иногда прокрастинация!..

По

19 января до сих пор не закончилось, и поэтому можно еще праздновать день рождения писателя, поэта, меланхолика и предстимпанкера (а как иначе?..) Эдгара По. По любил Блок (Она — всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. — Еще? Теперь я всё сказал), Аннабелла Ли у Набокова стала гумбертовым вечным наваждением, и возвращением, и amor fati — да и своим древним ником я, конечно же, обязана ему, По.

По был символистом до Верлена и Рембо; По был фантасмагоричным без гофмановской скрипящей расчетливости, без томной страстности Шелли — готика его и гротеск оставили романтическую эпоху далеко позади, породив новые смыслы и созвучья: отсюда По и Кафка, По и Борхес, По и Бергман (рыцарь Блок, играющий со Смертью в шахматы — это же и из “Маски Красной смерти” тоже).

Музыка поэзии По пугала и очаровывала русских символистов, да и как не поддаться чарам Улялюм. По любит другой признанный невротик — уже современный — Стивен Кинг. Если попытаться исключить фигуру По из мировой литературы, кто может ее заменить? Разве что ворон с криком “Nevermore”.

Лесневский

Как же я не люблю писать некрологи. 

В конце прошлого года умер прекрасный Дашевский, а сегодня узнала, что ушел Станислав Стефанович Лесневский. Я помню свою первую “большую” блоковскую конференцию — то ли 2000 г., то ли 2001, мы едем на автобусах ранним осенним утром в Солнечногорск, чтобы оттуда добраться до Шахматова, вокруг всякие замечательные люди, но заговорить первой с ними неловко — мне еще очень мало лет, я ни  с кем еще толком не знакома, и стыдно в чем-то ошибиться, даже в малом. А пока мы едем, и около водительского сиденья стоит пожилой веселый человек и рассказывает о Блоке, о встрече его с Любовью Дмитриевной, о Шахматове и блоковском семействе, о Боблове и Менделеевых, а еще он читает стихи. С ним легко и просто завязывается разговор, и моя вечная застенчивость куда-то испаряется.

Мы много раз встречались потом и в РГАЛИ — Лесневский издавал Блока и Белого, книги его “Прогресс-Плеяды” всегда были хорошо узнаваемы и выделялись особым — лесневским — стилем даже на фоне других, солидных и профессиональных. На его лице была все та же неизменная лукавая улыбка, он был полон планов, связанных с новыми публикациями, каких-то бесчисленных интересных проектов, и всё время казалось, что это не составляет ему никакого особенного туда, что всё удается ему чрезвычайно легко и просто — он обладал какой-то удивительно созидающей, радостной энергией,

И вот его не стало, и в это трудно поверить. Я скорблю.

Уходит мир подвижников, уходит навсегда. 

Крещенские морозы по-кембриджски — это когда в саду распускаются подснежники (пока самые мелкие, но их очевидно становится все больше), из-под земли упорно лезут еще какие-то зеленые ребята, чью растительную принадлежность я пока идентифицировать не берусь, а на сикоморе неподалеку хрипло орут огромные птенцы подозрительной наружности — не то вороны, не то птеродактили.

Мы последние на нашей улице, кто еще не выкинул елку.

«The Seven Deadly Sins» by Antoine Roegiers

Брейгель в движении.

В пандан к предыдущему: 

Кавалердавра жор не долог,

И потому так сладок он.

Сегодня на глаза попался перевод “Преступления и наказания”, сделанный в конце 60-х известным американским переводчиком Сидни Монасом (русскому читателю он еще знаком по книге “Джойс и Россия”). Открыла на первой попавшейся странице и увидела:

...in a saloon on the Egyptian bridge.

Как там было у Пелевина в “Т”? “Неизвестно как выживший кавалердавр исхитрился незаметно подползти сзади — и впился зубами в сапог”. Примерно такая же картинка мгновенно сложилась в голове: суровый прищур Родиона Романовича из-под низко надвинутой на глаза ковбойской шляпы, верный кольт нацелен на разорившегося владельца ранчо Мармеладова, и раскаленный воздух петербургских прерий звенит от жара.

Чем не свидригайловская Америка.

Анонс

Свершилось: 18 февраля сего года, в пять часов пополудни я буду выступать с презентацией “Дневников” Довженко в Клэр колледже. Хочется все “сделать красиво”. 

Ну, попробуем.

Сновидческое-ретроспективное

В разговоре с глубокоуважаемым SV неожиданная очитка* вызвала к жизни столетней давности уже образ, возникший при чтении кафкианского “Замка” и озвученный на университетском семинаре по зарубежке — “запротоколированное кошмарное сновидение”. Именно так — не “кошмар”, а “кошмарное сновидение”: отчего-то показалось, что канцелярскость подчеркивает драматичность метафоры. Тогда, помнится, это виделось удивительно свежим. 20 лет прошло, а вот поди ж ты — в память это дурацкое выражение врезалось просто намертво.

В итоге подумалось тут: разве можно сейчас так радоваться, а уж тем более запоминать любой удачно найденный оборот или слово? — Какое там... Продержится в голове не дольше минуты, и никакой больше прелести новизны. А ведь как дышал. 

Неизбежно ветшаем взрослеем.

_____________________

*Вместо “ничего архинового” увидела: “Ничего архивного о себе из этих снов не узнаешь”; взыграло профессиональное ретивое — а как же архивохранилища кошмаров, сдаточные описи грез, каталоги сновидений с выверенной пагинацией? *с чувством* довели сознание, понимаешь!.. — A.L.

Да! Я тюльпанственный аддикт — и горжусь этим! И потому никуда от тюльпанных хроник не деться.

...Пора вырывать у оффлайна время на посты, требующие бóльшей сосредоточенности.

Nothings and triviality (плюс, староновогоднее-поздравительное)

После двух чашек угандийского эспрессо с печальным названием Rwensori Mountains погрузилась в глубокую задумчивость.

***

Мне так и не удалось объяснить домашним сакральную сущность встречи Старого Нового года, но они в целом не против и даже рады — и правда, отчего бы не порадоваться еще одному поводу для праздника, пусть даже если вся его исключительность основывается лишь на разнице календарей. И вообще, философически говоря, это празднованье Нового года можно объявить лишь репетицией, а уж разойтись во всю мощь на Старый, включив в колесничный оборот и желания, и фейерверки, и вообще всё, что душе угодно. Поэтому, со Старым Новым годом! Ежели кто чего не успел подгадать в первый раз — Et voilà!

UPD. Выпили ямайского рому. Пошли искать тот самый сундук.

А злонамеренный лютый январь меж тем продолжает свирепствовать.

 

Кулинарное-нарративное (эквипотенциальное)

Гречневая парадигма осмыслена, на очереди пшенный дискурс.

Вот злонравия достойные плоды (номер опять не помню)

Пора вводить новый тэг, давно пора. Он прямо-таки сюда просится. 

UPD. Вуаля.

Хроники обледенения: окончание

Вчера. Забыла напрочь, как будет “грелка” по-английски, спрашиваю пасынка:

— How would hot water bottle be in English?

— Um. Hot-water bottle.

***

Все починили, и викторианский дом теплеет на глазах.

Есть все-таки в попытках электронных устройств исправить тебя что-то бесконечно-трогательное и наивное, вместе с тем подчас рождающее интересные словообразовательные кунштюки. Из последнего:

— “сверхскиф” (уверена, Блок бы заинтересовался); 

— вместо “легкомоторного самолета” самолет “легкоотборный” (призывает к вящей бдительности). 

...Ну, раздражает иногда, конечно, а совсем отключить как-то уже и жалко.

Хроники обледенения: начало

В викторианском нашем жилище полетел бойлер, и остались мы без отопления. Нет нужды говорить, что семейство по большому счету этого не то, чтобы не заметило, но отнеслось с истинно британской сдержанностью: все стоически переносят дуновение свежего, здорового воздуха, который сейчас циркулирует в виде сквозняков с легкостью необыкновенной по всем этажам. И то сказать: на улице плюс десять, погода в одночасье меняется — дождь через секунду оборачивается солнцем, птицы заходятся в пении, а дома тишь да благодать, неизменные плюс восемь и столь любимая мной прохладца.

Одно плохо: не перед кем здесь, в Британии, козырнуть своею закалкою и отвагой; всякий знает, что местные жители — от полуголых младенцев зимою, школьников младших классах в синих гольфах (сегодня как раз перемещались по городу в больших количествах), нежных дев с растрепанными прическами до убеленных сединами (иногда все ж слегка охриплых) почтенных мужей — в целом равнодушны к непогоде и, презрев всяческое дрожание пред морозом (который все ж случается и в здешних палестинах) и хладом, живут себе как ни в чем не бывало*.

По всему выходит, диккенсовские сиротки, равно как и герои сестер Бронте, отличались большей восприимчивостью к ненастью, чем нынешнее племя, хоть и вышли все они из одного викторианского горнила.

_______

* И ездят на велосипедах. — прим A.L.

Language, Culture and Society in Russian/English Studies-2014

В июле я выступала на этой конференции; выяснилось, что она ежегодная, и до 14 февраля (хо-хо) нужно будет успеть подать заявку.

В общем, пополняю список конф, на которых нужно обязательно побывать.

Сочельник

Второе британское Православное Рождество. Готовлюсь, готовлю. Сделала кутью по бабушкиному рецепту — круглозерный рис, ягодный сироп (вишнево-черничный на этот раз), намешанный из разведенного кипятком джема, темный изюм, корица и цукаты. И крошечный кусочек сливочного масла, который добавляется в самом конце на кончике ножа. Кутья готова: на вкус точно такая же, как бабушкина. Семейство осторожно зачерпывает каждый своей ложкой горстку. Л. ест внимательно, по-моему, ему нравится, падчерица с опаской (um, sorry, but it's so weird!..), пасынок, отвлекшись на секунду от бесед о лингвистике и Хомском — спасибо, да, интересный вкус, но надо разграничить за обедом сладкое и соленое. 

Я ем с удовольствием. Так приход Рождества ощущается сильнее.

***

Удивительно, как эта колядка объединяет восточных христиан и западных. Здесь, в Британии, она и до сих пор — одна из самых популярных Christmas Carols, и практически ни один репортаж из часовни Кингз колледжа, который транслируется на всю страну 25 декабря, не обходится без этой рождественской мелодии.

Рождественский Сочельник в Кембридже получается немного тюльпанным и лавандовым.

Nothings and triviality

Маргинального вида гражданин, распространяя крепкий спиртовой дух вокруг: 

— Вперед, Джон Сильвер, бродяга! Задай им всем жару, и разрази меня гром!

Величественно удаляется на громыхающей инвалидной коляске; берет с ухмылящимся черепом лихо сдвинут на ухо. Кембриджский новогодний пират.

500-й

Надо же, даже не верится.

Ну, будем здравствовать.

Лена Элтанг и “Отель Бриатико”

Чудесная Лена Элтанг, автор моего любимого “Побега куманики”, опубликовала на ФБ отрывок из “Отеля Бриатико”: это настолько прекрасно, что мне захотелось перепостить его — и тут же прочесть всю вещь целиком. Книги Лены Элтанг, как и книги Пруста, всегда миметичны: они вызывают к жизни даже самые потаенные воспоминания, делая самые фантастические из них реальными — реальнее любой скучной и пыльной действительности.

Садовник поселился в моих волосах, альвеолах, мембранах и во всем остальном. Каждый мой день теперь начинается с вычислений: где и каким образом я смогу его увидеть. Спускаться в пиано-бар каждый вечер представляется мне навязчивым, а посещать его в тайном укрытии – и вовсе непереносимым. Несколько раз я увязалась за ними в деревню, с ним и его дружелюбной псиной, которую он зовет Дамизампой, потому что она охотно подает лапу, даже если ее не просят. Я не стала говорить ему, что знаю ее настоящее имя. Однажды утром я видела мальчишек у главных ворот, они искали собаку и спрашивали у сторожа, не забегала ли она в гостиничный парк.

Зимний гром в Кембридже, например.

***

Алхимические трансфигурации безграничны: сегодня, в восемь часов пополудни, состоялось во всех смыслах примечательное знакомство кембриджцев с гречневой кашею. Знакомство и встреча прошли на высшем (да что там, высочайшем) уровне: обе стороны выказали определенный интерес к дальнейшему безусловно алхимическому — перспективному и плодотворному — сотрудничеству.

Постновогодние околобулочные Nothings and triviality

Второй день нового года прошел под знаменем безусловно-филологическим: 

1. В гостях у нас была шотландская дама — автор учебников по английскому языку для иностранцев.

2. Л. сотворил (слово “испек” прозвучало бы тут куда как неуместно) bath buns, традиционную английскую сдобу с изюмом и цукатами, и все было бы вполне обычно, если б не рецепт, взятый из книги по домашнему хозяйству “Опытный английский домовладелец”, написанной некоей миссис Раффалд, изданной в 1769 г. и горячо любимой Джейн Остин и ее семейством. К чести Л., он ни на йоту не отступил от оригинала. В итоге, плюшки получились исключительно регентскими — ну и вполне олитературенными, само собой.

UPD. Рецепт можно подглядеть тут.

Новый год встретили спокойно и тихо, под элгаровскую “The Dream of Gerontius”, с мерцающей елкой и темно-бордовым шампанским (никогда такого прежде не пробовала: марку, впрочем, тотчас же забыла — как всегда). Телевизор так и не включили — проговорили до полвторого.

А сегодня новый день нового года — серый, дождливый, уютный. Хочется читать что-нибудь занятное и так же неспешно встретить с книжкой первый новогодний вечер.

Утро нового дня. ©