Наша завтрашняя поездка в Шанхай вызвала в погребе моей памяти какое-то смутное движение, которое вскоре, впрочем, приняло вполне четкие очертания: мне семь лет, мама с папой взяли меня с собой в Ленинград. Стоит дождливое лето, мы живем у маминой подруги тети Зои и каждое утро отправляемся бродить по городу все втроем, я уже очень плохо вижу, и обеспокоенная мама замечает, что в Эрмитаже я подхожу к картинам слишком близко, и шуршащие дамы-смотрительницы строго шикают на меня: “Отойди, девочка!”. Вечером мы возвращаемся к тете Зое — вначале на грохочущем метро, которое совсем не такое, как в Москве, а будто темнее, и глубже, и интереснее, а потом едем еще две или три остановки на троллейбусе. Добродушная кудрявая тетя Зоя кормит чем-то вкусным, а потом я ныряю в комнату, которая раньше была детской ее взрослой дочки, прячусь под одеяло с книжками из шкафа, неуклюже прислоненного к кровати. Книжек так много, и мне хочется проглотить их все, но мама не разрешает читать лежа, поэтому я сижу на кровати по-турецки, взятая в плен книжной фортификацией. Читаю самую тяжелую и огромную — “Сказки народов мира”, а среди них китайскую сказку “Хуан Сяо и Юань Мэй”:

Однажды, когда император напрасно старался развеселить Юань Мэй, в золотую залу вошёл Хуан Сяо, одетый в вывернутую баранью шубу. Юань Мэй взглянула на него и весело рассмеялась.
— Что тебя так развеселило, Юань Мэй? — удивился император.
— Мне нравится шуба на этом человеке. Вот если бы ты так нарядился, я бы всегда смеялась.
Обрадованный император подозвал к себе Хуан Сяо и стал с ним меняться одеждой. Хуан Сяо снял свою шубу и надел императорскую одежду, расшитую драконами. Но как только император надел баранью шубу, Юань Мэй закричала придворным:
— Эй, велите немедленно отрубить голову человеку в шубе, он оскорбил меня!
Придворные схватили императора и казнили, а Хуан Сяо сел на его место, рядом с Юань Мэй, и с тех пор они больше никогда не разлучались.

Довольно кровожадная концовка этой сказки, которая напоминала сразу все знакомые истории об Иване Царевиче и Елене Премудрой (ну, или Прекрасной: вариант с Премудрой всегда нравился мне больше) и, вместе с тем, очень сильно от них отличалась вскими сюрреалистическими деталями (если черепаха разинет рот, и тебе удастся извлечь оттуда специальную огромную и тяжелую жемчужину, черепаха, наконец-то, наконец-то! — погрузится на дно) — так вот, концовка этой сказки мне чрезвычайно нравилась, и я к ней возвращалась несколько раз. 

И сейчас, через тридцать лет, перед китайским путешествием, пока складывала барахло в чемодан, нашла пять минут (сказка оказалась совсем короткой) и перечитала её снова. Ощущение фантастичности только усилилось, а долгие дифтонги имён главных героев слились в голове с фразами из амазоновского разговорника: нихао, Хуан Сяо. Ну, и Юань Мэй, конечно.