Розовая летопись: накануне лета

Розы по-прежнему стучатся в окна: мне кажется, что год от года они темнеют, наливаясь теплым вишневым цветом. Накануне лета алые и желтые устроили состязание бутонов — у кого больше.

Том Гулд опубликовал в Нью-Йоркере очередное волшебное под названием “Так кто же на самом деле пишет романы?” Мой любимый вариант — роботы и безумные компы, конечно.

“Богема” (Национальная гастрольная опера)

Постановка “Богемы”, осуществленная в рамках проекта Национальной гастрольной оперы на сцене маленького кембриджского Художественного театра, порадовала: классический сюжет был отыгран в скромных декорациях и в довольно маленьком, если не сказать, тесном, пространстве, чьим основным элементом стала зеркальная ширма, которая в зависимости от сюжета превращалась то в мансарду Рудольфа и Марселя, то в кафе “Момус”, то в часть Латинского Квартала.

Действие разворачивалось динамично и споро, а дуэты Рудольфа и Мими были выше всяких похвал. Хороши были и Марсель, и в особенности баритон Шонар, а вот Мюзетта начала выступление с не совсем стройных колоратур, которые слегка смазали общее впечатление от первого акта. Заключительные же арии всех исполнителей в четвертом акте были технически-безупречными и по-настоящему волнующими, в особенности, финальная партия-плач Рудольфа над телом умершей от чахотки Мими, превратившая сентиментальную повесть о жизни французских повес в трагедию.

В общем, вне всяких сомнений послушать стоило; “Богема” не разочаровала.

Неожиданно вспомнила о том, как много лет назад услышала по радио с небольшим перерывом две странноватые чудесные песни “Звезда Аделаида” и “Под небом голубым”. Я даже до сих пор помню, как вторая песня застала меня врасплох: я стояла в полутемном коридоре родительской квартиры около книжных стеллажей и смотрела на голубые корешки издания Гете, в котором не хватало двух томов, потому что мамина приятельница взяла их почитать еще в Тикси, но так и не вернула, и вот теперь не целое собрание сочинений пахло пылью и немного сыростью, а на нескольких страницах Вильгельма Мейстера были сырые желтоватые потеки. Я стояла в нерешительности, что же выбрать, нет, не Эгмонта и не Вертера, Вертер показался скучным, наверное, все-таки пора Фауста, и тут дикторский голос сказал: “А зараз ми пропонуємо до вашої уваги пісню авторського колективу “Акваріум”...”, название я не разобрала, и раздались первые аккорды — ну, те самые, которые Франческо да Милано, а потом и слова, что-то про город и каких-то животных, исполненных очей, и это было так ошеломительно-прекрасно и правильно, и уместно, и мистически, и в пандан к голубым корешкам Гете, что я прыгнула на кухню, где на холодильнике стояло радио, включила тумблер на полную громкость и слушала, слушала. Было мне лет 12.

Как-то не очень скоро я узнала больше про “Аквариум”, и навсегда полюбила их песни, и было в этой любви, по-моему, очень много детского, и она так и не прошла до сих пор, и не пройдет, конечно.

И так удивительно теперь, что двое музыкантов из “Аквариума” — мои хоть и фейсбучные, но друзья, и с ними орел и огнегривый лев.

Meanwhile

Между тем, герои Остин в параллельной Вселенной (духоподъемно):

Второй день с некоторым удивлением наблюдаю* дискуссии вокруг младшей дочери Бродского, сказочно красивой прерафаэлитской девочки, которая живет в Англии (часть собеседников в ужасе: видимо, английская деревня для них — страшная тьмутаракань) с бойфрендом и малышом, по слухам, “на какое-то пособие” (у аудитории пред мысленным взором уже пронеслись собесы-сберкассы-ветхий быт в скукоженной лачужке — в общем, воображенье вмиг дорисовало остальное: можно только позавидовать такой перцептивной живости), не знает русского, какая-то левачка-анархистка-веганка и вообще мало заботится о сохранении и преумножении культурного наследия — и отцовского, и вообще. Имеет ли право, пытливо вопрошают неравнодушные граждане?.. Не хочется их разочаровывать, но имеет, ага — жить так, как хочется. Быть правопреемницей чужих представлений о прекрасном девочка никому не обещала, извините. И отчего-то мне кажется, что Бродскому дочкино спокойствие, свободная жизнь по собственным правилам пришлись бы по вкусу (впрочем, может, и нет: любые спекуляции хороши своей абстрактностью).

Ну а русский выучит, если захочет.

________________________

* Отвлекаясь на “и не только”: есть еще и реальность, данная нам в ощущеньях, в которой тоже нужно не только пребывать, но и действовать.

Nothings and triviality

На старую почту упало письмо: “Если Вы пишите научную статью «с нуля», обязательно прочитайте «Требования к научным статьям, которые публикуются в зарубежных журналах (Scopus, Thomson, Web of science)».”

Не, спасибо, я как-нибудь так: боюсь, что в противном случае вытекут глаза.

***

Долго пустовавший дом неподалеку от нас был наконец-то куплен; сегодня с нами пришли знакомиться его новые владельцы, вернее, владелицы — семейная пара, две милые дамы лет пятидесяти. Одна из них биохимик, вторая занята в фармацевтическом бизнесе; первая англичанка, вторая — ирландка с приятными мелодичными “р[ь]” в речи. Заговорили о лете, об отпусках и всяких разных приятных дольче-фар-ниентах, и Л. предложил новым соседкам мяту из нашего сада, которой им точно хватит на тысячу и одно мохито.

На манеже все те же

Оно опять.

Посмотрите на фотографии женщин, которые всерьез занимаются фитнесом (но без фанатизма и химии). И в 30, и в 40, и даже в 50 их тело остается очень красивым (лицо тоже, если они не сушатся слишком сильно). Диана не может быть менее красивой, чем Селена, по определению, ведь Диана – это расцвет жизни. Но если Диана не формирует мышцы, она будет выглядеть вялой и поникшей Селеной.

Поникшей Селеной, my ass, Диана формирует мышцы и входит в третий дом Меркурия, ебани меня о скалы, море. 

Гур как дур.

The literary map of London

А вот какую прекрасную карту литературного Лондона напечатали в сегодняшней Индепендент, прямо любо-дорого. Жаль только, что там нашлось место и для мусорной Бриджет Джонс, да уж, видно, ничего не поделаешь.

Hide and seek

Любоваться деликатным любопытством нежного октопуса можно бесконечно. Завораживает и отвлекает от тьмы насущных дел.

Бродскому 75

С Днем Бродского, камрады. Одно из любимых:

***

Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно;

Слышать шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно,

В темном облаке дня, в темном вечере зло, полусонно

Лай вечерних собак — сквозь квадратные гнезда газона.

Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы,

С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды,

И встречая, как новость, эти раны и боль поминутно,

Беспокойно вступая в туманное новое утро.

Как стремительна осень в этот год, в этот год путешествий.

Вдоль белесого неба, черно-красных умолкших процессий,

Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья,

Ударяясь в стекло, ударяясь о камень — мечты урбаниста.

Nevermore

Со вчерашнего дня в саду началось какое-то нервное движение: пока сидели под деревьями в обычном месте, усилился вороний гомон. Уже темнело, поэтому решили: пора в дом, а эти — ну их, сами как-нибудь успокоятся. 

А с утра не тут-то было: сидели утром в кухне, и размеренное кофепитие прервалось, причем внезапность перехода от тишине к шуму была стремительной. Увидели в окно, как две крупные лоснящиеся на солнце вороны в исступлении носились по видимой части сада, время от времени тяжело опускаясь на ветки деревьев — терна, сливы ренглот и хрупкой тонкой вишни; казалось, еще немного, и ветки обломятся под их тяжестью.

Вороны орали. Крик их был надсадным и таким громким, что отзывался дрожью в окнах; они распускали крылья веером, а потом принимались долбить стволы деревьев с какой-то напряженной злостью, впиваясь когтями в кору. Вороны летали над креслами и испачкали их белым, причем было видно, что пускали струю прицельно; потом поднимались выше и возобновляли свой карк с усилением децибелов.

Кембриджские тропы к дому Кельвина

Читаю в “Дневнике” Тарковского 70 года: 

Выбрали натуру для Дома Кельвина. По-моему, очень хорошую. Вётлы, пруд. В другом месте — река с такими же вётлами. Надо начинать строить декорации. С актерами у меня все в порядке. Ярвет и Банионис — замечательные актеры.

Тарковский любил прозрачные пейзажи, и ивы с ветвями, похожими на серебристо-зеленые текучие водоросли — такая же неотъемлемая часть окрестностей Дома Кельвина, и, шире, дома-земли, как и внезапный сильный дождь, и мокрый луг, и лошадь, которая напугала сына Бертона, и деревянные окна, через которые на Криса смотрит отец. Гринько в этом фильме удивительно напоминает мне моего деда: поворот головы, полуулыбка, да и окрик — “Кр(ы)ис!”, могущий показаться смешным, но не смешной, а трогательный, родной, украинский, очень уместный в сцене разговора отца и сына.

Здесь, в Кембридже, есть одна тихая улица — не улица даже, а тупик под названием Burnside: сюда можно попасть, свернув с оживленной дороги с двухполосным движением; ты повернул на Burnside, и шум от машин почти мгновенно утихает. С правой стороны — поздние викторианские постройки, часто с третьим (избыточным) этажом, а слева стена из ив, за которой как раз пруд. Ивы, ветлы, необычно-высокие, и их ветви похожи на нестрашные тонкие щупальца: в их сплетении много сонного и туманного. Все кажется, что в этой части улицы — вечный ранний рассвет, и Тарковскому бы здесь непременно понравилось.

BASEES-2015: еще раз кратко

Нет ничего хуже, чем писать отчеты о событиях гораздо позже того, как они произошли прокрастинация зло. BASEES-2015 (подробный отчет по BASEES-2014 можно посмотреть тут) запомнился огромным количеством встреч, приятных и нужных — с Мьюриэнн Магуайр, Сашей Смит, Олей Табачниковой, пушкинодмовцами и имлийцами.

Португальские tutti quanti: часть 9 (завершение)

Ну и к известной дискуссии мои пять лиссабонских (пока еще) копеек: слово “телочка” звучит с такой же фамильярной и раздражающей ухо напористостью, как и незнамо откуда взявшееся “котаны”, и я сейчас не о гендерном совсем.

***

Купить в дьюти-фри шоколадную колбасу, единственное отличие которой от запорожской, съеденной больше 30 лет назад, в том, что вместо арахиса шоколад утыкан миндалем — бесценно.

Португальские tutti quanti: часть 8

Португалия, конечно, запомнится многим. Здесь язык похож на мелодичное жужжание — все эти вибрирующие сочетания “дижу”-“вежу”-“азужи” очень приятны для уха, и жаль, так жаль, что тебя хватает только на “обригадо”, которое ты, смущаясь, произносишь тихой и быстрой скороговоркой. 

Португалия облицована узорчатой плиткой несколько веков — у каждого дома своя роспись — и мне вдруг пришла на ум дурацкая в общем мысль о том, что, окажись я здесь лет 30 назад, я бы тут же бросила собирать простые полупрозрачные “плиточки”, которыми мы обменивались для своих коллекций во дворе (“меняю двух крокодильчиков на хрусталик”), и точно заявила бы своим товарищам, что вот те синие с птичьими хвостами, и эти, с зелеными и желтыми ромбами — все мои. 

Плитка блестит на солнце, отчего дома выглядят праздничными и вымытыми, несмотря на ветхие крыши и балконы.

Прогулка по Лиссабону иногда похожа на растянутый по времени аттракцион: спускаешься вниз по уличному холму, а мимо тебя со звоном и грохотом проносится крошечный желтый трамвай, а твоя походка ускоряется, потому что мозаичные тротуары немного скользят, и можно ухватиться за витую решетку, за которой в тени каких-то роскошных розовых и очень душистых кустов лиссабонцы пьют свой черный, дьявольски крепкий кофе и смотрят на тебя с доброжелательным любопытством.

Выяснилось, что я выше многих здешних жителей: португальцы миниатюрные, очень симпатичные и смуглые, они быстро двигаются, и складывается ощущение, что и живут они на лету.

Португальские tutti quanti: часть 7

Мысли о путешествии без камеры на плече была потеряна в одном из кафе) вызывают беспокойство и печалят: увидеть сочетание синего неба и розового камня, густой зеленоватой воды и белого мрамора, цветущих деревьев, разукрашенных плиток с разными узорами на каждом доме — и удержать их в памяти без того, чтобы привычным быстрым движением расстегнуть сумку, нащупать камеру, вытащить ее, навести на выхваченный из реальности кусок — вначале не приноровившись как следует, из-за чего рябь на воде, и хаос красок, и отблеск плитки занимают в объективе слишком много места, а потом осторожно, так, чтоб не дрожали пальцы, фокусируясь на нужном, нажать. На экранной панели замрет на мгновение кадр — неудачное подобие задуманного, и ты, чертыхаясь, давишь на кнопку “стереть”.

***

*мимоходом*

Увидела у кого-то в ленте упоминание о ВиМ, и вспомнилось: “«Да это тот самый князь Андрей», — подумал дуб, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления”. 

Там, кажется, как-то так было.

Португальские tutti quanti: часть 6

Трехдневная конференция подошла к концу. Признаться, я давно уже не испытывала такого подъема, как в этот раз: по всему вышло, что участники практически всех панелей были вовлечены в дискуссии с равной степенью заинтересованности; круглые столы после вчерашней и сегодняшней финальных сессий были абсолютно неформальными и, как следствие этого — гораздо более плодотворными. На заключительной сессии решили по итогам конференции выпустить eBook с текстами выступлений (редактировать сборник согласилось несколько волонтеров из числа выступивших); сборнику будет присвоен ISBN. Печатная версия публикаций пока в планах: для нее статьи нужно будет расширить и дополнить, а на это не у всех участников прямо сейчас есть время. В общем, поживем — увидим. 

Маленькая, но, по-моему, важная деталь: на финальной панели исследовательницы из Армении и Турции выступали друг за другом, и у обеих были отличные доклады. Не хочется пафоса, но наука и правда объединяет.

...Завтра отдыхать и пристальнее всматриваться в Лиссабон.

Португальские tutti quanti: часть 5

Ужасно приятно встретить на конференции человека из Тарту.

***

Сегодняшний день конференции запомнился двумя вещами — отличными докладами (вторая сессия была посвящена актуализации gender studies в переписке) и финальной дискуссии “What is a letter?”, которая продолжалась около двух часов.

Самыми знаковыми для меня стали два выступления: первый доклад был сделан профессором университета Макао Иен И Ло, которая реконструировала переписку между французской художницей и натурщицей мадам Сюзанн Валадон (19 в.) и дочерью живописца Вермеера Марией (17 в.) — его постоянной моделью. После краткого вступления Иен И показала мини-фильм: в нем она озвучила фрагменты корреспонденции, как если бы эта переписка действительно существовала. Тонкость замысла подкупала и абсолютным совершенством исполнения: женщины с картин Ренуара, Сислея и Писсарро могли быть — и были — Сюзанной, в то время как вермееровские задумчивые девушки, выступавшие из тени его полотен, были Марией. Сюзанна писала Марии, что хочет управлять своей телесностью как субъект действия, а не объект: Мария отвечала, что непреложно исполняет волю отца. Пожалуй, это был один из самых сильных — не докладов даже, а перформансов, виденных мной, которые бы так точно описывали несправедливое и двойственное положение женщины в искусстве: женщина как муза и инструментарий — и почти никогда как творец и художник.

Португальские tutti quanti: часть 4

Лиссабон снова и снова заставляет вспоминать цитату из самого начала гриновской “Бегущей по волнам”: “Я ел жареного мерлана, запивая его легким красным вином”. Слова, сочетание звуков в названии рыбы с вечной отчетливостью воспроизводят в памяти одну и ту же картинку: солнечное утро, белая каменная балюстрада, уходящая вглубь синего морского пейзажа, едва заметный ветер, край стола с какой-то холщовой салфеткой, на которой стоит тарелка и бокал вина — все точь-в точь повторяет набросок лиссабонской набережной; поэтому и кажется, что ты сошел на берег давно знакомого города.

Португальские tutti quanti: часть 3

Первый день конференции позади. Усталая, но довольная (сочинение за второй класс “Как я провел лето” детектед), сижу в номере и собираюсь гулять. Из сегодняшнего приятного-неожиданного: перед началом первой сессии организатор попросила участников кратко, да хоть в одно предложение, описать, что же такое для них (для нас) письмо. Я написала: опыт саморефлексии и пре-блоггинга, вспомнив о своих письмах-размышлениях к отцу о литературе.

Доклады были отличные — палеография, историография, культурология, психолингвистика — все они об опыте интеркоммуникации и самопрезентации в переписке с другим, с не-я. 

В общем, завтра продолжим.

Португальские tutti quanti: часть 2

Следует также отметить, что©, наряду с моей конференцией “Letters and Letter Writing: Signed, Sealed, Delivered”, в одном и том же месте (а именно, в нашем отеле), в соседних конференц-залах начинаются симпозиумы “Perspectives on Evil”, “Trauma: Theory and Practice” и (мое любимое) "Monstrous Geography". Отчего-то представилось, что на панелях “Монструозной географии” будут обсуждать Кракена и “морских животных города Санктпитербурх” ©.

Португальские tutti quanti: часть 1

Первое, что увидели из окна такси по дороге в отель — группа португальских скаутов в темно-синей униформе, гольфах с желтыми кисточками и песочного цвета галстуках шла по тротуару с пожилым не то учителем, не то вожатым, который тащил на тонком поводке толстую белую упирающуюся собачку. Скауты лет 7-8 хмуро наблюдали за стараниями то ли наставника, то ли воспитателя, а потом, отбежав на короткое расстояние, стали завлекать собачку сложными движениями, похожими на те, что были в старой книжке про регулировщиков дорожного движения. Собачка внимала знакам со сдержанной яростью, но всё же прибавила скорости и побежала ленивой трусцой по выщербленному светлому тротуару. Вокруг пальмы, очень тепло, а город заволокло прозрачной сероватой дымкой, сквозь которую светит уже совсем летнее солнце.

***

Лиссабон — город из прошлого, выцветшая от солнца и морского ветра марка на письме из империи, которая исчезла, растворилась в океане много лет назад. Среди акварельного цвета домов вдруг вспыхнет ярким кармином португальское ар нуво, на мозаичный переплет мостовой обрушится солнце, просеянное сквозь стрельчатые пальмовые листья, а через узкий уличный проем прямо на тебя со скрежетом двинется старый желтый трамвай, скатываясь с высокого лиссабонского холма.

Здесь остро чувствуется близость океана. Ты в центре города, окруженный со всех сторон ветхими домами, а голос неотступно зовет: иди вперед, никуда не сворачивая, и темно-голубая густота на горизонте приблизится, а потом вольется в твои глаза, и в ушах будет звучать спокойный, самый главный на свете шум большой воды.

Португальские tutti-quanti: вступление

В общем, хватит уже тянуть кота за хвост. Если я не перепощу все португальское из фейсбучека, оно канет в прорву в Лету бесследно. Поэтому пора.

Olá!

(Картинка для привлечения внимания: Лиссабон с высоты птичьего полета)

Маме было бы 66.

Тарковский на Prozhito

Одна из самых значимых на текущий момент публикаций лично для меня на Мишином сайте Prozhito (cпасибо ему еще раз огромное) — “Дневники” Тарковского. Тарковский, как и Бергман, и Пазолини — по-прежнему главные мои режиссеры, хотя я и не пересматривала их фильмы много лет (“Солярис” — исключение: только здесь, в Кембридже, я уже успела пересмотреть его дважды, а что уж говорить о “до”). Зато недавно перечитала бергмановскую “Латерну Магику”. Вот теперь черед и “Дневников”: читаю запоем.

1970 год 13 июня. Вчера меня представили Биби Андерсон. Весь вечер приглядывался к ней на предмет Хари. Актриса, конечно, она замечательная. Но ей уже не так мало лет, хотя она и выглядит хорошо. Не знаю, пока не решил, как с ней быть. Она согласна сниматься за наши деньги. Летом она будет сниматься у Бергмана и с осени освободится. Посмотрим. Пока я ничего не решил. Надо будет поговорить с Ирой.

*за работой*

елена влюблена в английский

в акценты и порядок слов

английский холоден с еленой

куда ты снова лепишь the

Nothings and triviality

Этот неловкий момент, когда на твою улицу сворачивает грузовик с надписью “Компьютерное оборудование”, за рулем сидит японский человек, а из динамиков звучит песня Крокодила Гены на японском же языке.

Прочла воспоминания замечательного Олега Лекманова о Москве его детства, и мне вспомнились мои собственные московские впечатления ранних лет. Все они связаны с мамой. Она подолгу лежала в 67 больнице на Полежаевской, и мы с бабушкой регулярно ездили ее навещать из Запорожья. Однажды, в марте 1985 г., после очередной операции она поселилась вместе с нами в гостинице-высотке (на Таганке? точно не помню), и это было счастливое время. Мы жили на одном из последних этажей: комната была огромной и светлой, и из нее была видна Москва, которая раскинулась во все стороны, куда только хватало взгляда. Я носилась по комнате, по-моему, постоянно баловалась и еще начала вести “Дневник”, в котором тщательно критиковала все программы по цт (особенно доставалось “Утренней почте” и Юрию Николаеву). Мама с бабушкой были рядом, и мы с ними ходили гулять по Москве, а однажды мимо нас проехала машина, из нее выпорхнула маленькая и хрупкая пожилая женщина с красивыми седыми волосами, и мама сказала, что это Уланова. Ощущение маминой близости делало мартовскую Москву с холодным дождем и внезапным снегом теплой и притягательной.

Брюзгливые nothings and triviality

Все жду, когда апелляция к Карлу будет выглядеть почтенным анахронизмом, вроде “Превед, медвед”, “лицорука” ну и “вот это все” до кучи.

*подумав*

Хотя, нет: “вот это все”, пожалуй, оставим пока еще для внутреннего пользования — не все резервы исчерпаны.

Очередное сумбурное-билингвальное

Парадоксы билингвальной (не сказать трилингвальной: украинским все-таки, к сожалению, пользуюсь до обидного мало) жизни продолжают радовать: закончила писать заявку на хельсинкскую конфу (еле успела заскочить в уходящий поезд и отправила заявку аккурат в самый конец дедлайна, который сегодня), и дернула меня нелегкая проверить все текущие запросы на конференции и семинары этого года в Дропбоксе. Пока суть да дело, дошла до лондонского симпозиума, на который зарегистрировалась несколько месяцев назад и который состоится в этом июле — дойти-то дошла, а заявки найти не могу (а я ведь говорила, Лена, что папка “только для заявок”, отдельная от папки с текстами выступлений в Дропбоксе — это не идиотская прихоть, а насущная необходимость; вот и сиди теперь, как дура, без подарка чертеж мне нужен, чертеж, а не мокрый нос Роллинга). С пылающими ланитами ушами бросилась проверять рабочие ящики в надежде отыскать заявку в отправленных сообщениях, когда один из них, тот самый, в котором, предположительно, она и должна была найтись, сглючил и завис: всматриваясь в радужное колесико заглюка, я забормотала что-то вроде: “Crap, мне нужен мой фидбек срочно, I'm gonna crash this fecking mail, да твою мать, что ж такое за damned фигня, shit-shit-shit, aaaa”, и пока Л. пытался узнать, чем мне можно помочь, я продолжала в том же духе: “Я have no idea, где это! Я не могу open! Оно не open, вообще! Нет, ты не можешь мне help!” и проч. В итоге треклятый ящик открылся, письмо я нашла, но в течение следующих нескольких минут я общалась с Л. на варварской и абсолютно невразумительной смеси каких-то языковых ошметков. Самое поразительное, что он меня при этом понимал и старался помочь.

А вы говорите, сколько писов послайсить. Quite a few, да.

Mrs. Dalloway & Flowers

Уверена, что Вирджиния Вульф была бы в восторге от этой адаптации её романа! Все разыграно как по нотам!

Путь домой

На переднем сиденье высоченный черный парень (его затылок возвышается над креслом дюймов на восемь) деликатно толкает под бок интеллигентного шатена в тонких очках и с сильным бристольским акцентом произносит: “Эй, приятель, если я захраплю, просто двинь меня в бок посильнее”, на что интеллигент на чистейшем RP отвечает: “Без вопросов”.

Киприотские tutti quanti: часть 6 (окончание)

Два дня для Ларнаки — ничтожно мало, конечно. Немного жалею, что не успела поваляться чуть подольше на скамейке в конце пирса: на ней так хорошо дремлется, а после так здорово смотреть в прозрачную воду. Хорошо, что успели сходить в скромный музейчик средневековой истории города с древней майоликой и шлемами рыцарей-госпитальеров, которые возвращались через остров из Крестовых походов. Да и крепость, бывшая бастионом города, с маленькими пушками в бойницах, очень живописна.

От Кипра у меня осталась память — две иконы, купленные в ларнакской лавке, Спас и Семистрельная.

Киприотские tutti quanti: часть 5

Ну и, как водится, нельзя обойтись без туристических фоток узких южных улочек, ярких обшарпанных дверей, цветов и общего живописного упадка.

Киприотские tutti quanti: часть 4

Побывали и в церкви св. Лазаря (кратко о ней можно прочесть в Вики) — древнем храме, построенном в Ларнаке в конце Х века на месте обретения мощей праведного Лазаря. Его башня, узкая и вытянутая, делает его больше похожим на западоноевропейские соборы раннего Средневековья, но внутри это настоящая Православная церковь с великолепным иконостасом.

Киприотские tutti quanti: часть 3

Майский Кипр — это постоянное ощущение не-жары, даже когда ты лежишь на деревянной скамейке в глубине пирса: тебя вроде бы разморило, но быстрый сощур сонных глаз ловко выхватывает из прозрачной голубой воды отдельные фрагменты плывущей перед глазами картинки — гладкие мелкие камни, крошечных серых рыб, а чуть дальше — буи в виде желто-черных амфор. Думаешь, ну что за дурацкая идея — амфорные буи, какое-то недоразумение, но взгляд скользит дальше по синей линии горизонта, и все становится на свои места: конечно, амфоры, так и должно быть, это правильно, как и то, что в пористом розовом туфе крепости-музея в сотне метров от берега ползают не ящерицы, а пестрые маленькие драконы, чья огнедышащая пасть изрыгает пламя, годное, чтоб зажечь спичку.

Киприотские tutti quanti: часть 2

Местные коты напоминают стамбульских — те же вытянутые морды, рваные уши, но при этом блестящая шерсть. Совсем худыми не выглядят: видно, как под пестрой шкурой переливаются мускулы. Коты перебегают улицы деловитой трусцой, спят развалившись на горячих капотах машин, ходят на задних ногах на открытых террасах перед посетителями ресторанов и кафе, но так-то лишнего себе не позволяют, ну не дали рыбы, мяса и креветок в этот раз — дадут в следующий, куда они денутся.

Вотчина ларнакских котов — старое кладбище перед мечетью: самые крупные коты с хищно прижатыми ушами лежат в тенистой глубине пустых надгробий, покрытых треугольными буквами, попробуй сунься туда новичок — получит по носу плюшевой лапой. Молодняк поэтому собирается у ограды группами по трое, сплетаясь хвостами и подставляя мокрые носы под смартфонные камеры проходящих мимо туристов.

Киприотские tutti-quanti: часть 1

Море в шаге от отеля, причем буквально: в воздухе ощутимо пахнет озоном, вокруг плотная черная ночь, а море распахивает темный зев, шелестит и тянет к себе, и хочется сомнамбулично идти на зов. Пальмы в темноте кажутся иррационально-огромными, будто у рекламного плаката “Проводите летний отпуск с нами” выключили подсветку, и картинка южного пейзажа вдруг зависла, выпав из привычного калейдоскопа. Ужасно хочется спать и плавать во сне.

***

Пока разбирались с паролями для вай фая на ресепшен, в лобби отеля зашла семья — мужчина лет 35 с мальчиком лет четырех. Л. по обыкновению широко улыбнулся малышу и помахал ему рукой, я тоже. Отец мальчика хмуро отвернулся, а ребенок смотрел на нас настороженно, без улыбки. Мне стало очень грустно: я как-то уже привыкла в Кембридже, что дети в ответ на дружелюбный жест улыбаются, ну, или если отворачиваются, то, скорее, от стеснительности... Впрочем, через полминуты малыш оттаял и даже засмеялся, а его отец смущенно сказал: “Ну вот... Ну тогда расскажи о погоде и что сегодня тепло”. Мальчик повторил — тепло! — а потом пришел лифт, и они уехали.

***

Слонялись по бело-желтым улочкам (зной уже наполнил звоном уши), как вдруг увидели ее. Старуха в вышиванке и темно-рыжей запаске, надетой на плотную нижнюю юбку, вышла из низенькой обшарпанной двери, а на плече у нее сидела небольшая серо-коричневая птица со светлым хохолком. Птица была неподвижна, и мне сначала показалось, что старуха приладила на плечо чучелко. 

Но нет: заметив, что мы уставились на нее, старуха сморщила свое темное от загара лицо и пронзительно вскрикнула: “Аие!”, что бы это ни значило. Птица на ее плече встрепенулась, повертела головкой и снова замерла, а старуха невозмутимо прошествовала мимо нас с линялой полотняной сумкой в руках. Хотела ее сфотографировать, но в последний момент почему-то смутилась и не стала.

Вернулись: briefly

Итак, мы вернулись из нашего блиц-путешествия, которое было, несмотря на всю краткость, прекрасным. Следующие несколько постов по заведенной уже традиции будут записками на манжетах, которые я делала в Ларнаке, плюс несколько картинок.

Ностальгическое-сериальное

И вот еще почему я смотрю современные сериалы с быстро остывающим интересом — даже самые занятные, с отличной интригой и в меру терпимыми героями. Потому что никогда уже после премьеры запорожская газета “Верже” на последней полосе не напечатает полный список героев и карту города, не укажет толстыми стрелочками, кто с кем в сериале связан; никогда уже мы с однокашниками не будем обсуждать структурные сцепки каждой серии на семинарах по введению в литературоведение (а вы еще помните, что в литературоведение вас вводили? нет? а я вот помню). А с “Твин Пиксом” все именно так и было, и только с ним.

Кипр завтра

Завтра — на Кипр. Всего на два дня, но повод того стоит. И не спрашивайте меня, когда напишу про Португалию — стыдобища! Скоро-скоро, как вернусь.

Когда-то мне было совсем мало лет, я училась на первом курсе ЗГУ, и в руки мне попался один из “тех самых” Тартуских сборников: он назывался “Лирика Александра Блока”. Так я узнала о Заре Григорьевне, и она стала для меня одним из главных учителей. Тогда же мне стало известно, что ее уже нет в живых: она умерла в Бергамо двумя годами раньше. Я принялась искать все ее публикации, нашла всё, что было в университетской библиотеке, а позже, уже в Москве, купила ее избранные труды, среди которых были “Блок и русский символизм” и “Поэтика русского символизма”. 

Тартуские сборники уже снова со мной, в Кембридже. И совсем скоро, я надеюсь, здесь окажутся и книги Зары Григорьевны из моей библиотеки. Без них блоковедение, в том числе и самое современное, невозможно в принципе.

(Фото взято из фейсбучной группы “Фотогалерея литературоведов ХХ в.”)

D.O.A.

Удивительно, из какого погреба памяти всплывают подчас фантомы. Вспомнила сегодня вдруг, как лет тридцать с лишним назад смотрела с бабушкой и дедушкой фильм по первой (ну, скорее всего) программе цт. Фильм был черно-белый, американский, и судя по тем немногим деталям, которые я восстановила в памяти (костюмы, музыка), выпущен он был на экраны в сороковые годы (ближе к концу, в послевоенное время). Сюжет меня потряс: вкратце он о том, как главного героя, мужчину средних лет, отравили во время какого-то праздника, и на следующий день доктор объявляет ему, что он скоро умрет — кажется, через несколько дней. В оставшееся время герой пытается повести свое собственное расследование, чтобы понять, как так получилось, что он стал внезапной жертвой. В конце, когда все разрешилось, убийцы найдены (вот изобличены ли?), мужчина умирает.

Я помню это странное ощущение абсолютной нереальности: вот человек, он еще жив, но уже “по ту сторону” (антидота от яда, которым его отравили, нет), и он борется с неизбежностью как может и как умеет.

Архивно-ботаническое

В Ботаническом саду обнаружилась ранее не замеченная дорожка: если идти по ней к центру сада, то вдоль тропинки можно увидеть знаки с датами, когда то или иное растение было завезено в Британию. Начало — 1910-е годы, конец — 15-16 вв. Где-то посередине увидела резеду, Reseda odorata, время окультуривания — 1771 г., и чуть было не пропустила Nicotiana tabacum (1571-1590). Машина времени, конечно, Уэллс носа не подточит.

Вчера из телефонного разговора узнала, что бабушкина младшая сестра тетя Лена участвовала в акции “Бессмертный полк” — шла по улицам Архангельска с другими жителями города и несла портрет старшего брата Вити, которого никогда не видела (она родилась сразу после войны): Витя погиб в одном из первых боев под Москвой, и было ему 19 лет.

День Победы в Кембридже

Вот и мои тюльпаны теперь лежат у подножья памятника Неизвестному солдату в Кембридже.

Сегодня, 9 мая, я целый день думаю о них — и вспоминаю, как мы праздновали День Победы вместе. Для них это был главный праздник. Они с трудом говорили о войне и с огромной радостью — о победе. Счастье мира для них не было пустым звуком. Думаю о них и плачу. Пойду сегодня положу цветов к кембриджскому памятнику Неизвестному солдату — и в память о них, и обо всех, кто не вернулся.

С праздником. С Днем Победы! З Днем Перемоги!

Политическое-сокрушенное

Ну что ж, победа консерваторов признана сегодня окончательной и бесповоротной — 331 кресло в парламенте, абсолютное большинство. Лейбористы и либ-демы потерпели сокрушительное поражение, Милибэнд и Клегг подали в отставку (туда же отправился и Фарадж, но его как раз не жалко: единственная хорошая новость за весь день). Это означает — прощай NHS, привет, новые визовые санкции против иностранных студентов (Кэмерон уже объявил, что Тереза Мэй войдет в обновленный кабинет — собственно, кто бы сомневался), продолжайтесь, “нулевые” контракты, снижайтесь, налоги для богачей, и еще много чего такого же прекрасного. Я, чорт возьми, одного не могу понять: как, ну как все экзит поллы — и в Гардиан, и в Телеграф, и в таблоидах, и в YouGove — могли давать настолько искаженные данные? В прессе заговорили о новом поколении избирателей — т.н. shy tories (стеснительных консерваторах), которые не могут обнарадовать свою поддержку действующего кабинета в открытую, но зато способны исподтишка отдать свой голос на выборах. Ну... не знаю. Оно конечно, всякое возможно, но все-таки не в таких масштабах. Результаты этих выборов сравнивают с выборами 1992 г., когда все пророчили победу лейбористам, а в итоге был избран консерватор Мейджор с соплями под верхней губой, однако нынешняя ситуация выглядит и того хуже.

В Кембридже либерал-демократ Джулиан Хапперт (по совместительству профессор Клэр колледжа) был смещен лейбористом Дэниэлом Зайхнером, и от этого тоже не особо радостно, хоть и победил не консерватор... 

Короче, оснований ожидать от нового-старого правительства (плюс SNP) нужных стране реформ, очевидно, не придется.

Вавилонская библиотека Борхеса: теперь интерактивно

Отвлекусь немного от политики.

The Slate опубликовала сегодня невероятное: похоже, борхесовская бесконечная Вавилонская библиотека воссоздается на одноименном сайте бруклинским писателем и кодером Джонатаном Бэзилом, который поясняет, что

...если она [Вавилонская библиотека] будет завершена, то она будет включать в себя все возможные комбинации из 1 312000 символов, в том числе строчных букв, пробелов, запятых и точек — т.е. в ней будут храниться все книги, которые были когда-либо написаны, и все те, что только будут написаны. Каждый спектакль, песня, научный документ, судебное решение, конституцию, фрагмент Писания и проч. — все будет в ней. В настоящее время она содержит 1 024640 томов.

А вот и сайт библиотеки: даже и заглядывать страшно... В ней потенциально есть все, включая твой письменный фантом.

Текущее выборное

В методистской церкви, где по традиции голосует наша улица, было очень много народу. Пожилые дамы-наблюдатели сказали, что с утра выстроилась очередь — люди голосовали перед работой. По дороге (два шага от дома) обсудили, можно ли приходить на выборы с домашними животными. Как выяснилось, можно: “...you can bring your child or your dog, so long as they are not disruptive” (если они не нарушают общественный порядок, да-да; правда, о котах там ничего нет). 

Л. уже проголосовал.

***

Целый день сайты Гардиан, Телеграф и YouGov демонстрировали данные экзит-поллов, судя по результатам которых консерваторы с лейбористами идут ноздря в ноздрю. Каково же было мое (и, полагаю, не только мое) удивление и разочарование, когда первые данные экзит-поллов сразу после закрытия участков с 22.00 по Гринвичу показали огромный отрыв консерваторов, которые в итоге, судя по всему, ухитрятся создать коалиционное (пусть и слабое) большинство в Парламенте вместе с либдемами, обвал которых, исходя из тех же данных, выглядит просто сокрушительно. Зато очевидно, что Стерджен и SNP могут праздновать победу в Шотландии: по всей видимости, за ними абсолютное большинство голосов. 

Ну ясно, что все результаты пока предварительные, но выглядит все это очень странно и совсем не оптимистично. Cогласна с Джонатаном Фридлэндом: экзит-полл, которого никто не ждал. Похоже, завтра мы проснемся с чуть ослабленным, но все тем же правительством и все тем же премьер-министром...

Политическое накануне

Завтра в Британии выборы. Слежу за ними с большим интересом, поскольку итог совершенно неясен до сих пор (консерваторы и лейбористы идут нос к носу), понятно одно: ни у одной партии не будет большинства голосов в парламенте, и самое главное сейчас для Кэмерона и Милибэнда* — понять, как они должны будут формировать коалицию в случае победы одного из них в качестве нового премьер-министра. При этом очевидно, что коалицию невозможно будет сформировать без участия либерал-демократов, чей лидер, Ник Клегг, при всей внешней симпатичности облика, хорошо известен некоторой гибкостью суждений, от которой обе главные партии не в восторге (но сделать с этим они ничего не могут: формировать коалицию в любом случае нужно, иначе перевыборы). Удивительно складывается и судьба Шотландской национальной партии (SNP): безуспешные попытки её руководителя Николы Стерджен сформировать коалиционное большинство с лейбористами (своими прямыми конкурентами в очень левой Шотландии) потерпели поражение, и тори проявляют известную настойчивость, пытаясь склонить ее на свою сторону. Очень любопытно будет узнать, как же в итоге распределятся места в парламенте с учетом шотландских представителей, включая и SNP и лейбористов, после этих выборов.

Текущее стимпанкерское

Ну что, купила кукольный стимпанкерский велосипед — деревянное сиденье, правильного медного цвета. Буду учить Пикколо кататься.

Nothings and triviality

Мысль без повода: подумала о том, что при переезде из нелюбимого города в любимый начинаешь лучше ориентироваться на улицах и почти не плутаешь и не теряешься даже в тыще самых закольцованных переулков, которых в любимом городе есть, и в избытке. И как-то твой топографический кретинизм проходит сам собой, и дело даже не в линзах, которые в нелюбимом городе не носила, и не в gps в смартфоне — то есть, ты им пользуешься, конечно, зачем добру пропадать, но не так чтоб очень часто. 

Просто в доме сложнее пропасть.

По ITV сейчас показывают документалку о железнодорожном путешествии какого-то журналиста по Африке. Сегодняшняя серия посвящена его поездке через Замбию. Первые кадры: мужик этот, журналист, со своим рюкзаком идет по обшарпанному вокзалу, выкрашенному синей краской, переходит через пути на платформу, на которой толпится в ожидании поезда местный люд. И вот смотрю я на толпу, а в ней пожилые женщины в цветастых ситцевых платьях и вязаных кофтах, старики в картузах и линялых футболках, вокруг корзины какие-то, порыжевшие от времени чемоданы... Какая там Африка, это же вокзал Запорожье Малое, и народ ждет электричку до Канцеровки-Кривого Рога, которая запаздывает — а я еду из универа, отменили последнюю пару, здесь пересаживаюсь на поезд до Днепростроя-2, дома нужно сделать домашку по сучасній мові и старославянскому, а потом читать до ночи, зарывшись в облезлую красную шаль, по недоразумению названную полушерстяной.

Карты Джона Спида и Клэр Холл: теперь на стенах

Итак, как и обещала вчера, пишу о новых сокровищах из любимой антикварной лавки: первое — поздневикторианский эстамп, сделанный по карте Джона Спида, знаменитого английского картографа эпохи Стюартов (немного узнать о нем можно из Вики). Спид был не только картографом, но и историком, что значительно помогло ему изготавливать очень подробные карты разных частей Англии. Наш эстамп представляет собой карту Восточной Англии с графствами Кембриджшир, Эссекс, Норфолк и Саффолк. Спид поместил Кембриджшир в центр, затейливо оформил карту гербами колледжей Кембриджского университета, включая Клэр колледж (второй верхний справа).

Вторая находка — литография, отпечатанная в эпоху Регентства (примерно в конце 1810-х годов), на которой изображен Клэр Холл, позже переименованный в Клэр колледж.

Вдогонку

И еще один пост тюльпанного обожания, который я не могла не сделать. А еще в саду зацвели вишня и яблоня, и от них идет одуряюще-сладкий и поздне-весенний аромат.

Merry May в саду

Сад сейчас выглядит абсолютно сказочно: он весь зарос тюльпанами, и в солнечную погоду они переливаются всеми цветами радуги. Фантастическое зрелище, к которому я так толком до сих пор не могу привыкнуть.

Текущее-мастеровитое: новые постеры

Я что-то разошлась тут не на шутку с ремонтом: стоило нам поменять ковровые покрытия, очистить и отмыть первый этаж, покрасить комнату для гостей, повесить там новые шторы, как во мне проснулся Дух Блудного Декоратора, а они, как и положено дилетантствующим энтузиастам, то и дело фонтанируют идеями к месту и не очень. Стараюсь сдерживать себя, чтоб уж совсем не удариться в сооружение всякой белиберды. Однако ж новые картинки появляются со стремительностью необыкновенной: уже завтра я напишу о новых сокровищах с Гвайдр Стрит — карте графств Восточной Англии и литографии с видом Клэр колледжа — а пока запощу фото постера с обложкой журнала Le Petit Echo de la Mode от 13 августа 1922 г. (найденного, как всегда, на чердаке). По-моему, очень в стиле “ревущих двадцатых”, да и к героям-героиням немого кино с папиросных коробок подходит идеально.

Плисецкая (1925-2015)

Мне посчастливилось однажды увидеть Майю Плисецкую в РГАЛИ, в 2006 году, когда она с мужем, композитором Родионом Щедриным передавала архиву свой фонд. Первое, что потрясло тогда — она же совсем невысокая!.. Балерины миниатюрны, но почему-то именно её я представляла себе совсем по-другому. Как оказалось, ошиблась: она была хрупкой и среднего роста, но осанка, абсолютно прямая спина, какой-то совершенной, ослепительной красоты профиль, огромные темные глаза — затмевали все, превращали её в королеву. Не имело никакого значения, сколько ей лет — она была абсолютной красавицей, а от понимания того, что тебя представляют Плисецкой — Одетте-Кармен-Анне, самой великой балерине современности, приме и звезде, бросало в дрожь.

Таких, как она, наверное, не бывает. Она была единственная — страстная, сильная, резкая, не боящаяся экспериментов, не идущая на компромиссы, гениальная. Это огромное счастье для нас всех, что она была. Это огромное горе для каждого, что ее не стало. И спасибо ей за ее дар.

(Фото взято с сайта РГАЛИ: надеюсь, коллеги не будут против, если я его запощу)

Китайский таз желаний

Все-таки фантастические вещи в Кембридже постепенно становится такой же частью обыденности, как уборка в саду субботним утром. Зашли с Л. в китайскую лавку древностей (я уже писала о ней: там мы купили когда-то расписанную иероглифами маленькую лаковую шкатулку), стали по обыкновению рассматривать столы, стулья, козетки, ширмы розового дерева и картинки с пейзажами, написанные тушью на тонкой рисовой бумаге, как наткнулись вдруг на позеленевший от времени бронзовый таз с ручками по краям: таз стоял на высокой табуретке, и ручки у него выглядели начищенными до блеска.

— Таз желаний, — упредила наш вопрос хозяйка лавки, пожилая китаянка, — они стоят у нас в храмах. Хотите попробовать?..

Я пожала плечами, а Л. сказал: давайте, почему бы и нет. 

Китаянка налила в таз воды и сказала:

— Загадайте желание, опустите руки в воду, а потом трите их о поручни таза до тех пор, пока на поверхности не появится рябь. Если рябь появилась — значит, духи услышали вашу просьбу.

Nothings and triviality

Самой лучшей на сегодняшнем танцполе была молодая гей-пара. Их джайв был улетным, танго пленительным, румба плавной, вальс нежным, а ча так и вовсе лучшей. Мне бы такую отточенность и легкость движений. Пока что силюсь вспомнить все новые фигуры в квикстепе.