И немного елки, гирлянд, стимпанкерских украшений и праздника.

С Новым годом! Пусть стимпанкерские механизмы наступающего года не заржавеют и позволят всему прекрасному и фантастическому закрутиться и воплотиться в жизнь.

Предновогоднее: итоги

Ну и новогодний пост — игогоитогоподведенческий в конце концов, блогер я или где?:

1. Первый полный год в новой и уже очень любимой стране, постепенное врастание и укоренение. Ощущения до сих пор те же — океанические (когда вы любите океан так, что с трудом представляете, как можно жить вдали от него или без него вообще).

2. Мой английский до сих пор еще далек не просто до идеала, а хоть до какого-то относительно-вменямого уровня (удивляюсь, как меня понимают домашние, да и окружающие — но ведь понимают же! Жаловаться здесь не очень принято, впрочем, а то б они, наверное, таки сообщили мне всё, что думают по этому поводу). То есть, в следующем году хочу ситуацию как-то поправить — во всяком случае, буду очень стараться. Чем черт не шутит, вдруг в один прекрасный день я смогу заговорить и на RP? Да конечно, размечталась.

3. Научная жизнь: вышли многострадальные “Дневники” Довженко, я поучаствовала по скайпу на презентации книжки в РГАЛИ — приятно, черт побери! — выступила на двух отличных конфах (здесь, в Кембридже, на конгрессе славистов BASEES в апреле, в UCL на июльской конференции по славистике в Лондоне — тезисы ее скоро будут напечатаны), сделала доклад на февральском воркшопе Галина Тиханова, плюс подала заявки на грядущую BASEES и на конференцию в Сан-Антонио в ноябре. Намечается презентация “Дневников” в Департаменте славистики здесь, в Кембридже (очень на это надеюсь). Дела идут; буду наращивать темп.

Great minds think alike-2

...и второе совпадение, которое, быть может, и не совпадение вовсе, а преемственность: все помнят известную макабрическую “Азбуку” Эдварда Гори, созданную, видимо, в назидание непослушным отрокам:

Но, возможно, не всем известно, что

Great minds think alike

Только сегодня утром ну ладно-ладно, вчера поздним вечером на меня снизошло компаративистское озарение: я поняла, что же мне так филологически-мучительно (безо всяких преувеличений, причем!) напоминает фрагмент из стивен-кинговских “Бесплодных земель”, когда свихнувшийся поезд Блейн Моно пытал загадками стрелков и требовал от них же новых и самых заковыристых ребусов — вот это же:

— Почему у кошки пять ног? — выпалил Андрей Т. 

ВЭДРО не снизошел до ответа голосом. На дисплее побежали слова: 

Вопрос не вопрос некорректен содержит ложную информацию ложную отвергается... 

Честно говоря, Андрей Т. ожидал чего-то вроде этого, но немедленно изобразил негодование. 

— Как это так — отвергается? — вскричал он. — Нечестно! Сами же говорили, что всемогущий! А раз всемогущий, должны на любой вопрос... 

— Разъясняю! — веско провозгласил ВЭДРО. — Дополнительная информация. Всемогущий электронный думатель, решатель и отгадыватель отвечает верно, правильно на любой корректно поставленный вопрос. Он отвергает вопросы некорректные, то есть содержащие заведомо ложную информацию, типа: “Почему у привидений короткая стрижка?”, он не отвечает на вопросы, имеющие эмоциональную подоплеку, типа: “Почему да отчего на глазах слезинки?”, он оставляет без внимания вопросы, содержащие неопределенность, типа: “В чем смысл жизни?”, он игнорирует риторические вопросы типа: “Иван Иваныч, вы ли это?”, восклицание: “Нечестно!” — отметается. Заявление: “Сами же говорили, что всемогущий!” — подтверждается. 

— Все равно нечестно, — проворчал Андрей Т.

Вот она — конгениальность в действии, дада.

Предновогоднее

Видимо, я — хурма: при подведении итогов года мысли у меня сильно вяжут и оттого сворачиваются в узел.

Викторианская магия: “Magic: stage illusions and scientific diversions”

Британские газеты накануне Рождества пестрели всякими симпатичными историями о призраках: Гардиан сделала подборку лучших “ghost stories” уходящего года, а Телеграф напечатал проникновенную статью с вопросом в заголовке — “Почему истории о призраках пробуждают дух Рождества?”. Как по мне, так ответ напрашивается сам собой: во многом такая горячая привязанность (если не сказать, любовь) ко всякой мистике, странностям и чудесам связана не только с фольклорной традицией, средневековыми или более поздними легендами и преданиями, но и, конечно, с викторианством, которое, с одной стороны, яростно ратовало за прогресс и просвещение, а с другой — окуналось в омут с головой в спиритизм, столоверченья и разное прочее духовиденье.
Поэтому и обещанная викторианская книжка с фокусами и магией кажется такой адекватной викторианскому Zeitgeist’у.

Джон Раттер

Так случилось, что рождественский концерт хора Клэр, который прошел в Лондоне десять дней назад, был одновременно и премьерным: на нем впервые прозвучал рождественский хорал Джона Раттера “Christ is the Morning Star”.

...Я совсем не музыковед и не знаток британской музыки: мои знания исчерпываются несколькими известными именами — Доуленд, Перселл, ну и Элгар с Бриттеном, конечно. В юности у меня была пластинка с записью месс Тавенера — это, пожалуй, всё. Когда я приехала сюда, в Кембридж, быстро выяснилось, что здесь любят и ценят Арво Пярта, который даже писал музыку для одного из колледжей — то ли Тринити, то ли Кингз.

Телеграфное

У нас тут лазарет, поэтому истории придется отложить (надеюсь, ненадолго).

***

Вера британских* граждан в целительную силу парацетамола и иже с ним вкупе с полнейшим (хоть и вежливым) презрением к folk remedy всё-таки не так всеохватна, как мне казалось раньше: покорно (и насмешливо, конечно же) пьют чай с лимоном и медом, чай с малиною, просто чай в больших количествах, и всё это напоминает мне конан-дойлевскую историю о двух сверхпросвещенных надменных юных докторах, только-только получивших практику и пичкающих своих слегка перепуганных пациентов-традиционалистов средствами новейшей выделки. Как живо и остроумно они третировали своего пожилого коллегу-“натуропата”, какой каскад блестящих шуток они обрушивали на его замшелую и консервативную голову, но чу! — гром грянул, оба подхватили инфлюэнцу (а может, это был не столь поэтичный бронхит, не помню), и вместо того, чтобы обратиться друг к другу за новейшей и самой прогрессивной рекомендацией, оба сломя голову помчались к старому эскулапу — что характерно, втайне друг от друга. 

Весьма, надо признать, поучительная история.

___________________________

*и части американских тож - A.L.

Анонс

Завтра напишу о старой викторианской книжке с магическими трюками и о встрече с композитором Джоном Раттером.

Стимпанкеры и в век Просвещения подходили к процессу чтения со всей серьезностью: вжжик! — и Гельвеций с Руссо перед глазами, рраз — Вольтер с Монтескье накатили. Лепота.

Ну и лучший летательный экипаж из всех мной виденных (странно, что в манчестерском Индустриальном музее так и не попались свежие образцы):

Хочется написать о спектаклях, книгах и Манчестере (почему-то больше всего сейчас именно о нем), а голова болит и изводит меня, и ничего не пишется, кроме коротеньких хроник.

Прошла бы уже поскорее.

Трансфигуральное-головоломное

Нашла на чердаке две деревянные головоломки — одну простую, из нескольких деталей (провозилась, впрочем, полчаса, пока собрала), а вторую кубическую. Все части кубической головоломки были так тесно пригнаны, что кубик выглядел монолитным. Расшатала — кубик стал ощериваться выпирающими частями, пока не натиснула на одну из них посильнее, и он распался. В общем, работа встала — никаких книг, фильмов и елки в огнях. Сижу маюсь со сборкой — вот вам и риторика с мелкой моторикой вперемешку.

Прогресса пока не видно. 

Привет из кубических, э-э... тенет.

UPD. Только что собралась кривая ацтекская пирамида.

Такого пустынного, тихого и умиротворенного Кембриджа, как сегодня, я не видела никогда: даже в прошлом году было пооживленнее. А сегодня вышли на прогулку, а вокруг ни души, но в каждом окне распахнуты занавески и люди сидят за столом в бумажных коронах; на воротах старой методистской церкви, которая через квартал от нас, белеет надпись: “God. Is. Here.”

Кто получил в подарок стимпанкерский термос с аэростатами в больших количествах и шарф Гарри Поттера, тот я.

***

Готовим с Л. глинтвейн. Разрубленные апельсин и лимон (извилистая кожура и мякоть отдельно), гвоздика, корица и кардамон, Л. тщательно отмерил сахарный песок на весах — и вот уже в кастрюле пузырится затравка-заправка из полстакана вина и душистой взвеси, бурлит пять минут, Л. помешивает ее деревянной лопаткой и вливает остальное содержимое бутылки — какое-то лангедокское (“день веселый, час блаженный”, клянусь Иаковом Компостельским) Chateau Capitoul, из пунцового в пурпурное — готово, можно пробовать.

...А скелетная девушка с портрета на стене теперь явно клонится в правую сторону и выравниванию не поддается.

Текущее блоковское

Один из главных подарков сегодняшнего дня — только что вышедшая в Польше новая монография Д.М. Магомедовой “Александр Блок: биография и поэтика в свете автобиографического мифа”. В Москве остались другие книги Дины Махмудовны — в том числе, знаменитый “Автобиографический миф в творчестве Александра Блока”: она очень помогла мне, когда я писала кандидатскую.

Хоть это и не мой праздник, а все равно радостно и здорово. И ощущается примерно вот так:

Г.М.Дашевский, выступление на философском завтраке 31 мая 2013 года

Замечательное выступление Г.М. Дашевского. Как сделать так, чтобы философский роман заработал и развернулся в хронотопе новой реальности.

Предрождественские Nothings and triviality

Л. очень нравится звучание слова “морда”. Почтительно отмечает сходство с murder и Mordor.

***

Суета в центре, все в приподнятом настроении — все, включая местных бездомных. Они вполне приличные с виду, никакого амбре, но со следами жестокого похмелья на физиономиях. То же выражение и у крупного лохматого пса одного из бродяг.

***

“Наш бездомный” — ну, тот, что сидит под мостом недалеко от улицы, где живем — от разгадывания простых кроссвордов перешел к судоку. 

Уважаю.

Сегодня с утра, пока изюм, апельсинные* и лимонные цукаты мокли в роме, Л. прокалил на огне миндальную крошку, вытащил мускатный орех, корицу и гвоздику, достал муку, масло, яйца, дрожжи и сахар, замесил тесто в старом большом латунном тазу (я помогала вымешивать, разминая и прихлопывая тесто руками) — потом тесто пухло под свежим белым полотенцем, и Л. читал старую кулинарную книжку с желтоватыми страницами, в какой последовательности лучше класть изюм, миндаль и цукаты в опару, а тесто все росло и живело на глазах, да так, что кот стал опасливо озираться на него и внюхиваться во вкусный и немного пьяный от рома воздух, - потом в тесто всыпали взмокший алкогольный миндально-цукатно-изюмный поток, и оно доросло до приличной, в полстола, ароматной горы, которую через полчаса разрезали на два куска ножом, закруглили, оправили и еще через четверть часа сунули в духовку. И дом тотчас пропитался запахами пирога сверху донизу, и все бродили на цыпочках вокруг кухни — когда же, ну когда, — и наконец-то час настал.

Два огромных штоллена вытащили из печки, прокололи прутами (готовы!), и скоро один из них будет съеден, а второй подарен соседям к празднику. А может, и не будет — может, и не успеют подарить. Вот посмотрим.

_______________________

* "апельсиновые" просто хуже звучит, хоть, может, и грамматически-правильнее

Текущее предпраздничное

Привезли вчера елку, наступает пора разнузданного (в т.ч. стимпанкерского) украшательства. На кухне мокнут в роме изюм и цукаты для рождественского кекса.

Вот и попробуй тут пиши об науке! Придется отложить.

На этот раз рождественская встреча в Клэр принесла хлопушку с колодой карт, в которой валет наелся котлет, синей бумажной короной и записочкой с античной шуткой про то, как скелетик пришел на пиршество бестелесно, а проще говоря, ни с кем (with no body) — а еще суп из артишоков, разговоры о занимательной пиктографии японского языка, вина белые и красные, жаркое из цесарки, десерт с шампанским и крыжовенный пай. А шотландские танцы в холле под портретами, из-за которых так и уверуешь в переселение душ, продолжаются и сейчас, пока в библиотеке пунш, молодой и старый портреты мастера Уилла Уистона и жарко натопленный камин.

Аэростаты: теперь на стенах

Падчерица сделала стимпанкерский подарок — заказала к др картинку с аэростатом, напечатанным поверх словарных статей из Британники (ostiole -> Ottoman Empire). Долго ждать не пришлось: я вещицу обрамила* и повесила рядом с барышнями из “Фемины” и скелетной девой из Эдгара По.

Получилось что получилось — fin de siècle, стимпанк и поэтическая (очень поэтическая) готика: навеки вместе.

_______________

* Не могу взять в толк, откуда на подложке взялись заломы!.. Ей-Богу, в реальности их не видно, а на фото тут как тут!..

Суровая кембриджская зима свирепеет на глазах. А вот и очевидные последствия зимнего шабаша:

Викторианские олени

Вздумалось погуглить викторианских оленей. 

Сколько безмятежной красоты открылось взору:

— дагерротипные олени на водопое, в лугах — рядом с ними сквайры в гетрах и кепи (и те, и другие живехоньки);

— студийные фото скромных и величественных оленей в сюртучной паре, пенсне и с парой же лайковых перчаток наперевес;

— олен(у)ихи в шелковых турнюрах с лорнетами;

— юноши в рогах, с эспаньолкой и мечтательным взором;

— и, наконец, самое прекрасное — медальон, на нем портрет рогатой романтической девы с розаном у пленительного мохнатого уха.

Дашевский умер.

Падчерица подарила пряничного Санту. Я отгрызла сантину ногу и поняла, что ем печенье, вкус которого помню с детства — архангельские козули, твердые глазированные пряники в форме оленей, избушек и северного сияния. Тот же имбирно-гвоздично-коричный вкус.

***

Это все-таки здорово, когда хор Клэр исполняет средневековые рождественские гимны (O Sapientia, Vigilate), и солисты выстраиваются четырехугольником, и многоголосье слышно отовсюду, а потом хор поет Lo! He comes with clouds descending, и вместе с ними поет и весь зал. Кажется, я единственная тут, кто не знает слов гимна наизусть.

О краткости

Черт! Умри, лучше не скажешь!..

Или  вот еще пример. Читаю я, как один французский классик описывает мысли и ощущения человека, приговоренного к смертной казни. Громко, сильно, блестяще описывает,  а  я  читаю и...  ну,  никакого  впечатления:  ни волнения,  ни возмущения — одна скука. Но  вот на днях попадается мне короткая хроникерская заметка о  том,  как где-то  во Франции казнили  убийцу. Прокурор,  который присутствовал при  последнем туалете преступника,  видит, что  тот надевает башмаки  на  босу  ногу,  и — болван! — напоминает:  “А  чулки-то?”  А тот посмотрел на него и говорит так  раздумчиво: “Стоит ли?” Понимаете:  эти две коротеньких реплики меня как камнем по черепу!

И ведь правда: читала в юности этого самого французского классика (описывается, ясное дело, Гюго и его “Последний день приговоренного к смертной казни”), и всю дорогу меня разбирало такое лихорадочное любопытство: а как закончит-то? Чем закончит? Закончил Гюго вполне тривиально (“Ч е т ы р е   ч а с а”), но я также отлично помню глухое раздражение от всех этих глубокомысленных внутренних диалогов, таких последовательных и связных, таких романтических, таких неправдоподобных, что от них сводило скулы. Все-таки многословие, пусть даже и романтическое (Гюго статус писателя-романтика, конечно, обязывал и, в общем, сильно сковывал, как теперь видится) — сущая беда.

2014 Convention in San Antonio, TX: call for papers

Совершенно случайно узнала, что в конце следующего года в Сан Антонио состоится крупная конференция по славистике (спасибо Наташе Харитоновой, подсказала!). В общем, до 20 декабря у меня есть шанс заявиться с темой. Наверное, попробую Блока и “период антитезы”.

Остин

А сегодня, меж тем, день рождения у Джейн Остин, о которой привычно думать как о суховатой и чопорной остроумице, благородной тени из сомерсетского Бата, а была она и живой, и язвительной (“в глазах зеленоглазой Джэн — змеиная отрада”) — чего стоят одни письма к сестре Кассандре — и независимой, и чертовски здравомыслящей. В романах Остин регентская Британия выглядит идеальной не только потому, что благородные герои всегда бывают отомщены, а негодяям воздается по заслугам, но еще и потому, что при всей классичности романтического романного канона остиновский мир лишен сентиментального сюсюканья и “бури страстей”, как это было, к примеру, у младших современниц сестер Бронте (один Хитклифф чего стоит), ну и чуть позже — в полный рост у Диккенса. 

Остиновский мир — это мир, в котором “туше” в словесной дуэли значит гораздо больше, чем просто победа в споре: это и движущая сила сюжета, и мотив, и возможность раскрыть характер персонажа куда как ярко.

А еще мне нравится, что Остин родилась 16 декабря 1775 г., а я — 15 декабря 1975. Есть в этой дурацкой цифровой аналогии что-то безотчетно-пленительное. И хочется верить, что она родилась, допустим, в ночь с 15 на 16, но родители решили записать более позднюю дату. “Но мы-то знаем!..”

Фото из музея Остин в Бате, в котором я побывала летом, думаю, здесь будет более чем уместно. Когда же я напишу о Бате, когда?..

P.S. Ну и отличные ресурсы, посвященные Остин — виртуальная выставка в Моргановской библиотеке (возможно, я уже выкладывала, но даже если и так, пусть и дубль всё равно будет) и сайт, на котором собраны ссылки на страницы, посвященные Остин и литературе Регентства.

Деньрожденческое-событийное

Это незабываемое чувство, когда ты в канун др смотришь пиесу из жизни шотландских вампиров на шотландском языке, а потом тебе дарят книгу о морских чудовищах (вполне возможно, что и города Санктпетербурх) и еще книгу об экзистенциальном человеке, которого чуть не поглотила (в пучину, естественно) его собственная борода, но он счастливо избегнул этой участи.

Что может быть лучше, спрашиваю я? И отвечаю: ничего.

38 — сено косим.

Шотландское-вампирственное (театральное): кратко

Царственный человек, которому пристало бы зваться, к примеру, Мавродакием или Эльпидифором, держит в руках стаканчик с вином и пытается пройти на свое место в среднем ряду. На локте у него висит хорошее темное пальто. Неловкое движение, и вино из стаканчика проливается на пол. Мавродакий или Эльпидифор непринужденно-элегантным жестом смахивает пальто с локтя и вытирает светлую лужицу.

***

Это незабываемое чувство, когда ты в канун др смотришь пиесу из жизни шотландских вампиров. На шотландском языке.

Накануне

Накануне др снова думаю о том, что возраст не делает нас ни умнее, ни лучше. Но опытнее, но осторожнее — и осторожность эта очень часто ошибочно принимается за мудрость и проницательность. В сардонической древней шутке “иногда возраст приходит один” больше правды, чем во всех панегириках умной зрелости. Хочется, впрочем, надеяться, что шанс поумнеть выпадает не раз и даже не два, и хорошо бы его не упустить и не увязывать напрямую с горькими жизненными коллизиями, которые могли бы предшествовать обретению ясности. Поэтому надо бы упрятать ментальные грабли в достоевскую баньку с пауками. Там им самое место.

Пятница, 13

Эдгар По, ясное дело, знал толк в заклятьях и проклятьях и уж точно проводил все свои пятницы, 13 обстоятельно и со вкусом (страсть как хочется побывать на его выставке в Моргановской библиотеке), но мне кажется, что и рыцарь Блок (все же не случайно, так ведь?) тоже был не промах.

*продолжая традицию вечерних просмотров Пуаро* 

Между прочим, в серии "Убийства по алфавиту" симпатяга Гастингс подарил Пуаро крокодила Седрика (не совсем живого, правда, но какое, в сущности, это имеет значение).

***

Неделя выдалась очень тяжелой. Надеюсь, скоро появятся силы на что-нибудь длинное и связное.

Декабрь, кажется, окончательно вступил в свои законные права: в саду расшумелись лягушки. 

В Кембридже немного ветрено.

Снова прогулялась босиком по саду. Шел одиннадцатый день зимы.

***

До сих пор не привыкну, что в маленьких театрах нет гардероба, и люди кладут одежду куда попало. Чинимый беспорядок выглядит, впрочем, уютно. В антракте люди пьют глинтвейн, постепенно краснея и оживляясь, и едят мятное и имбирное мороженое в бумажных ведрышках.

Сон разума рождает не только чудовищ, но и, к примеру, видения о реке Амазонке, окрестности которой "то, чего не может быть". Река Амазонка не выглядит ни индейской, ни ибероамериканской, ни тропической, но туманной, и изменчивой, и спящей, полной тихих всплесков, от которых идет плавная рябь в Потудань.

Коллекционное-архивное

Прекрасное от Университета Флориды — огромная коллекция иллюстраций, оцифрованная тамошними библиографами. Чистое беспримесное визуальное наслаждение. Меня особенно порадовал раздел изображений с азбуками и животными — последний особенно: по-викториански скрупулезный и вместе с тем слегка сюрреалистический, видимо, из-за тщательности прорисовок.

Снова Пуаро

— Ты не возражаешь, если я принесу немного портера, пока мы смотрим Пуаро?

— Конечно, нет. Выпью с удовольствием.

— Ты не против, если я добавлю в него щепотку яду?

— Только щепотку, не больше.

Зачем я это сделала. Зачем открыла статью в Википедии под названием “Англичане”. Но теперь уж поздно, дело сделано: пути назад нет.

Среди саксов и бриттов, кельтов и ютов, “британского варианта английского языка”, англикан, методистов и католиков, Нормандского завоевания Англии и Английской буржуазной революции — среди всего этого великолепия взгляд заметался, замельтешил судорожно — и упал подстреленной зегзицею в раздел “Еда”.

Еда [править | править исходный текст]

Традиционная пища — мясная (ростбиф, бифштекс, бекон, рыбные блюда). Также популярны пудинги (они могут быть из разных продуктов) и овсянка.

...и овсянка.©

За англичан — птенцов гнезда Википедиева — я теперь спокойна.

После “Занавеса” (последней истории из цикла о Пуаро), решили пересмотреть и другие серии в вольном порядке. Вчера был “Печальный кипарис”, а сегодня “Убийство Роджера Эйкройда” — одна из моих любимых кристиевских головоломок (жаль, что я, хоть и читала ее давно, до сих пор помню, кто убийца). Экранизация выше всяких похвал, а главное, фабрика Эйкройда, показанная в самом начале, — настоящий стимпанкерский парадиз с медными, хромированными, латунными суставами работающих на пару механизмов.

“Случай Элизы Дулиттл” подтверждается кембриджскою жизнью ежедневно: проходит мимо по улице какой-нибудь вполне подтрёпанный печальными обстоятельствами человек, слегка ободранный, заросший щетиною, а откроет рот — и зазвучит что твой лорд: received pronunciation разливается в воздусях. А у другого и ботинки, и костюм с отливом — ан нет: не то, все не то. Кто шляпку спер, тот и старушку пришил.

Performance

Вот это и есть настоящие “Таланты и поклонники”. Какая школа! И директор. Привет из детского отделения The Black Lodge.

Приятно все ж в привокзальной лавке с шоколадом и лакричными тянучками, сэндвичами и газировкой, среди журналов “фунт на любовь-фунт на булавки” и чтива о зомби в Пемберли увидеть на полках Джона Гришема и Пратчетта, хотя последнего и не люблю.

***

Хор старушек-божих одуванчиков поет на вокзале Christmas Carols. Поет старательно: весь этот ветхий хор звучит по-рождественски трогательно. Рядом стоит серенькая дева, видом схожая с Джен Эйр и мышью Соней, собирает пожертвования. Бросаю монетки в ее чистое пластиковое ведерко. Шелестит: “Счастливого Рождества”.

Black Gown Society (часть 2)

Lucy Cavendish College — один из когорты новых кембриджских колледжей: в следующем году исполнится 50 лет со дня его открытия. Из трех женских колледжей Кембриджа (точнее, двух с половиной: в Mary Edwards college учатся студентки, а вот профессорско-преподавательский состав все ж смешанный) Люси Кавендиш — самый яркий: основательница его, именем которой колледж и назван, отличалась особенно крутым нравом. 

Люси Кавендиш — как и Фицуильям, и совсем новый Робинсон колледж — располагается в новом красновато-кирпичном здании с окнами от потолка и до пола, со сводами в неожиданных местах, такими же внезапными арками и переходами. Такой “Отель у Погибшего Альпиниста” в эстонской экранизации; не хватает только музыки Свена Грюнберга.

Мы пришли к самому началу рождественского обеда, и весь холл уже был заполнен людьми.

Осторожно: околонаучные мошенники

To whom it may

Рано я радовалась: а король-то голый в фейсбучном разговоре неожиданно всплыла тема этого журнала, и выяснилось, что представители оного окучили практически всех моих коллег с настоятельными просьбами “срочно в номер”. В итоге оказались обычными жуликами, готовыми печатать всякий бред за бешеные тыщи небольшое вознаграждение — короче, стандартные околонаучные спамеры. Вот здесь описывается вся схема обмишуливания (“ах, мы так счастливы видеть вашу статью! нет-нет, нам нужно подробнее! спешите напечатать — количество заявок ограничено!” и — вуаля: “заплатите 720 баксов за почтовый пересыл”).

Какой, однако ж, прозаичный финал: а ведь как дышали.

Ничего: найдем места получше.

Спешила сегодня на семинар в Клэр, вылетев из дому пулей. Засунула руки в карманы пальто — хвать, а проездного на метро и нет. Где проездной? Там сколько до конца месяца-то еще поездок осталось? Успеть бы новый купить. Увидела вывеску “Leisure centre”. Стоп. Какой проездной. Какое метро. Выдохнула. С радостью поняла, что проездной мне не нужен. Как и метро, и количество поездок.

Последний (в сезоне) семинар в Клэр

Итак, сегодня состоялся последний в этом году семинар в Клэр, посвященный Толстому, Чехову и “музыке русской прозы”. При том, что докладчица, дама из Оксфорда, сделала отличную и в целом достойную презентацию, у меня остались вопросы. Конечно, каждый сам волен выбирать себе знаковые фигуры для доклада, но почему в данном случае (ранний модернизм в текстах русских классиков) были выбраны Чехов и Толстой и совершенно не прозвучал Достоевский (и это при достаточно высоком уровне сделанных автором обобщений), для меня так и осталось не выясненным.

Далее. Докладчица рассматривала чеховский и толстовский нарратив в терминах музыковедения (истолкованного, конечно, достаточно широко): narrative —> rhyme —> repetition —> leitmotif —> circularity —> stream of consciousness (если мы говорим о прозе Толстого и Чехова как о новой, “модернистской”) —> contingency. В целом, получилось интересно (“Черный монах” как соната в трех частях, к примеру), но, как по мне, немного слишком буквально.

Nothings and triviality

Между прочим, когда я чем-то взволнована, мой акцент начинает звучать гораздо отчетливее даже для меня самой — прямо как у сэра Генри Баскервиля, у которого украли башмак в гостинице. Правда, в отличие от сэра Генри, мой прононс напоминает произношение коварных русских из старого американского кино.

***

На чем обычно играют уличные музыканты? На гитаре, на барабанах, на сопилке или на трубе. Кембриджские же играют на арфе.

Подумалось вдруг о том, что история с группой Дятлова — это такой “Пикник у Висячей Скалы” на советский лад.

Вторая зима в Кембридже.

Эдинбург (фото)

Ну и, наконец, эдинбургские — совершенно шотландские — ландшафты (и хотела написать “пейзажи”, да аллитерация не велит). Как-то случайно совпало, что пощу их в День Святого Апостола Андрея — национальный праздник Шотландии. Будут и эмблематические олени, и кручи, и чайки, и черепа — и прекрасный солнечный город.

Nothings and triviality

В Кембридже и Или осень с ретардацией: оба города застряли в прохладном желтом октябре.

***

Эдинбургские фото повешу завтра, уже точно.

Когда я была в Музее писателей в Эдинбурге, в экспозиции, посвященной Стивенсону, долго рассматривала его детские фото, которые не видела до этого. И вот что удивительно: четырехлетний Стивенсон, сидящий на коленях своей викторианской матери — просто копия детских фото Александра Блока. Из этого, конечно, ничего не следует — мало ли на свете сходств, но я почему-то обрадовалась. С днем рождения Блока всех.

“Have you tried curiosity?”©

Сегодня на глаза попалась заметка о старых перипетиях, связанных с публикацией “Лолиты” — о том, как за три недели до выхода в печать набоковского романа, в Нью Йоркере опубликовали маленькую повесть Дороти Паркер с таким же названием и с похожим сюжетом, и что из всего этого вышло. Я вспомнила потом, что читала то ли в Русском Журнале, то ли еще где* публикацию Бориса Парамонова, где он пишет, что Паркер слегка лукавила, говоря о чистом совпадении имен главной героини и каких-то сюжетных коллизий, и совпадением это всё ж не было — главред тогдашний была ее приятельницей, не смогла удержаться и дала прочесть скандальную рукопись набоковского романа, а Паркер, в свою очередь не удержавшись, решила написать такой полуоммаж, что и сделала. Ну, что тут сказать — до истины, видимо, уже не докопаться, хотя интересно было бы узнать правду. Набоков же только в самом начале был в ярости, а потом быстро остыл, когда прочел её версию. Ему точно было виднее. А может, это была какая-нибудь двойная игра? С Набокова станется. Да и Паркер была отличным поэтом и писателем-очеркистом, поэтому в литературный трик-трак поверить вполне можно.

__________________

* А — нет: публикация в Иностранке была, я ошиблась

Рандомный Пушкин, или гадание по Онегину: бестолково и не ново, конечно, но всё равно занятно.

Вниз по дороге от нас гостиница с южным названием Сорренто, хотя сама она типично английская и викторианская. Здание состоит из трех домов, прилепленных друг к другу, и у каждого свое имя — The Oak Villa, которая и правда выглядит коричневее и “дубовее” остальных, The Pine Villa (что там было связано с сосной, поди угадай теперь) — и самая светлая часть, The Laurels. 

Мне почему-то пришло в голову, что уж в Лаврах точно какие-нибудь первоклассные комнаты (там и занавески всегда плотно-белые, а в других двух пестрые обычно) — следовательно, живут там политики, знаменитости, вот это все. Тогда логично предположить, что в Дубовой Вилле предпочитают селиться всякие коммивояжеры и специалисты по франчайзингу (не имею понятия, что это такое, но звучит солидно, поэтому пусть будет). Сосновая же часть, очевидно, отдана на откуп богеме. Аромат сосновых опилок, по идее, должен провоцировать вдохновение. 

Может, всё и не так, конечно. А может, и так.

Танцевальное: цитата дня

“Четче синкопы, ваше танго не должно выглядеть как танцы пенсионеров после вечернего чаепития.” 

(Клайв во время урока)

(Вводить тэг “В поезде” или не вводить? До сих пор думаю)

Случился у меня сегодня маленький железнодорожный флешбек: вспомнилось, как много лет назад села в поезд “Москва-Евпатория”, в плацкартный вагон, на “боковушку” (билетов перед Новым годом на другие места, конечно же, не было). Мне досталась верхняя полка, и втайне мечталось, что, может, хозяин нижней не придет и я смогу договориться с проводницей и переместиться туда.

Ну да, размечталась. В Курске в вагон зашла цыганка и направилась в сторону моей боковушки.

То, что это была именно цыганка, а не просто, к примеру, жительница южнорусского региона, было очевидно: для этого не нужны были ни цветастые юбки, ни монисто вперемешку с ярким платком в алых розах на шее. Цыганка была невысокая, очень подвижная — что называется, резвая: на дермантиновую куртку не без кокетства накинут старый пуховый платок, длинная блескучая юбка из панбархата, все пальцы унизаны кольцами из красного золота — и при этом почему-то казалось, что видишь перед собой большого пухового человекообразного зайца. Цыганка дружелюбно посмотрела на меня.

Шотландское (кратко)

Напротив в поезде сидит дама в норковой шубе и шапке. Как есть боярыня Морозова. Только черная.

***

Когда сменили в Питерборо поезд на прямой эдинбургский, предвкушенье от встречи с Шотландией возросло стократ: в вагоне уже промельки твида и шерстяных тускловатых свитеров-“принглов”, и меня снова волнует вечный вопрос: а какие морские животные водятся в городе Эдинбург? Как и 15 лет назад в поезде "Москва-Петербург", озадачилась поисками ответа.

***

Эдинбург (Эдинборо!) навалился черной георгианской прекрасной зубчатой громадой. Шотландские люди говорят на заклинательном языке. Захватило дух и не отпускает. 

***

Основной топос Эдинбурга — ветер: здесь блоковское “ветер, ветер на всём белом свете” воспринимается куда как буквально. Бродили по вечерним улицам, и литые латунные вывески с полустершейся гэльской ли, кельтской вязью (неважно, старинной или не слишком) звенели от ветра, а может, от осени, или от всего вместе. Макбетовым призракам зябко: они прячутся по углам темного пресветерианского St. Giles Cathedral. Ветер раскачивает Эдинбургову колыбель.

...and there is the sun going down into the Highland hills.©

Эдинбург сегодня вечером. Жду-не-дождусь, когда же я его, наконец, увижу.

Кембриджский ноябрь со всей красноречивостью демонстрирует плавность сезонных переходов.

What evil are you talking about?©

Батай убедителен и в тв-движении.

Проблему, которую вызывает неловкость Сартра, разрешить нелегко. Если правда, что положение Бодлера во многих отношениях несчастно, отягчать его казалось бы верхом бесчеловечности. Однако именно так мы и должны были бы поступить, если бы не примеряли на себя постыдное - до невозможности признаться в нем - положение Бодлера, который решительно отказывается действовать как сложившийся человек, то есть как человек прозаический. Сартр прав: Бодлер выбрал быть виновным, подобно ребенку. Но прежде чем счесть его неудачником, нам следует спросить себя, о какого рода выборе идет речь? Совершен ли он в силу недостатка? не назвать ли его прискорбным заблуждением? Или, напротив, он имел место в силу избытка? [4] Был пусть несостоятельным, но тем не менее окончательным? Я даже спрашиваю себя: является ли такой выбор, по сути, выбором поэзии? Не является ли он выбором человека ?

Это смысл моей книги.Я думаю, что человек неизбежно настроен против самого себя и что он не может разобраться в себе, не может полюбить себя до конца, если не станет объектом осуждения.

Корнелиус и бег времени

Интересное дело: я читала о дагерротипах и, вроде бы, видела в сети ранние работы Ньепса и Дагера, но вот самый первый фото-автопортрет (то, что нынешние британцы теперь обзывают модным словечком selfie — “cамострел”, по-нашему) мне, кажется, попался только сегодня. Вот он:

На фото, сделанное не позже осени 1839 г. (я всё ж для краткости называю его автопортрет фото, хотя это дагерротип, конечно), Роберт Корнелиус, один из пионеров фотографии, американец голландского происхождения. Корнелиус, так же, как и Ньепс, и Дагер, увлекался химией и процессом переноса “живого” изображения на специальную поверхность. В отличие от знаменитой самое первой фотографии Ньепса 1826 г. и первых экспериментов с фотографированием людей у Дагера, автопортрет Корнелиуса четкий и выглядит, как по мне, очень живо и современно.

Снова языковое-трансцендентное

Среди британского житья случаются у меня дни выразительного непонимания — это когда я вдруг забываю самые простые английские выражения или звучу для окружающих совсем чужеземно. Эти дни я, как правило, вычисляю с самого утра: “О, — думаю я, — вот сегодня я буду медлить и тормозить”. Точнее, я даже не думаю об этом словами, а просто чувствую, что оно будет именно так. 

Предчувствия, как правило, не обманывают: я начинаю звучать как Грегор Замза в процессе трансфигурации, когда его собственная мать повторяла оглоушенно: “Но это не голос Грегора! И вообще, не голос человека!” Человекообразности в моем голосе, вроде, не уменьшается, а вот нелепицы и какие-то странные реплики на не существующем языке (скорее gobbledygook, чем абракадабра) — так вот, они генерируются с фантастической быстотой. Чуть раньше меня охватывала паника: а ну как теперь все время буду так полунемотствовать-полузвучать? Потом стало легче: я просто жду, когда это пройдет — ну вот как гроза. Так и проходит, и снова наступает время все еще сучковатых и корявых, но вполне понятных со мной диалогов.

History of English

Лучшая история английского языка из мною читанных и виденных. И главное — всё ведь по делу, ни одного лишнего слова! А уж Вильгельма Завоевателя и Шекспира я именно так и представляла.

После бала-5 (или 4, не помню)

Сурикат танцевального груза: отчего-то представился наш кот, отплясывающий джайв с птицами мести. Или танго.

Позавчера мы снова были приглашены на предрождественский обед в Хогвартс в Клэр (о званых кембриджских обедах в колледжах и их традициях я писала в посте Black Gown Society). Было все так же волшебно, и вкусно, и шумно, а пуще всего порадовали и запомнились разговоры.

Первый — с одним из старейших академиков Клэр, физиком Волькером Гейне, который неожиданно вспомнил один эпизод из своего предвоенного детства в нацистской Германии. Дом его отца соседствовал с домом гауляйтера, и мой собеседник играл с его младшим сыном на детской площадке. В один из дней младшего отпрыска гауляйтера пригласили в гости в семью Гейне, и он, вернувшись домой, простодушно рассказал своему отцу (гауляйтеру), что “в доме Волькера нет ни одного портрета фюрера, и это очень странно, папа, не правда ли, у нас же есть, а у них нет”. Для семьи Гейне это стало, пожалуй, самым явным сигналом к тому, что пора бежать, и они эмигрировали в Новую Зеландию. На следующий же день после их отъезда началась Вторая Мировая война. Успели.

Ещё из того, что запомнилось — англиканский священник с изысканными манерами, знаток французской высокой кухни. 

— Знаете, — сказал он, — я уже давно для себя понял: чем изысканнее блюдо, тем больше у меня сомнений в его вкусовых качествах. 

По-моему, он знал, о чем говорит. Ну, по крайней мере, звучало убедительно.

Кембридж в стиле “нуар” и в ретро-кино

Коллега Л. Урсула прислала отличную ссылку на блог, посвященный Кембриджу в черно-белых фото. Я люблю рассматривать тумблеровские блоги, на многие — и разные — подписана, но этот кембриджский совершенно особенный: привычные уже городские места, и без того никогда не могущие утратить своей привлекательности, приобретают какой-то фантастический вид. Автор блога шутливо пишет, что этот нуаровый Кембридж — на самом деле декорация к страшноватой чОрной комедии-триллеру, которую он никогда не снимет, и мне это нравится.

Вторая ссылка — документалка в стиле научпоп, посвященная Кембриджу: снята она была в 59 г. Узнаются и колледжи, и часовня Кингз, и Математический мост через реку, и Профессорский сад Клэр, и все остальное. И голос за кадром удивителен: Л. назвал его “отзвуками старинного британского произношения”. Так, по-моему, сейчас уже не говорят и дикторы ВВС.

Non-triviality

Утро принесло внезапное — и снова о ключевых словах, по которым ищется мой блог. На этот раз это “настоящий девонширец” (?!). Но, черт возьми, как, Холмс? И какой завтрак может быть на болотах...

***

По ВВС4 cегодня (экранизация какого-то романа из георгианской эпохи): “И больше никаких зайцев, сэр Реджинальд!”

***

Сегодня же снова был ужин в Клэр. Думается, я всё-таки никогда не привыкну к сказочности кембриджских торжеств, просто потому, что это невозможно.

Fin de siècle: теперь на стенах (часть 2)

В общем, после вчерашнего я вошла в декораторский раж. Монтировщик домашних выставок из меня, конечно, тот еще, но всё-таки оставлять архивную роскошь без надзора было жалко. Результат: в противоположном углу поселилось еще несколько барышень Belle Époque из “Фемины”, а рядом с ними расположились картинки-иллюстрации из книги о Лондоне эпохи Регентства, купленные на ветошной ярмарке в Норидже. По-моему, им вместе неплохо.

Спонтанное-пирожковое

а ну-ка выйдите за двери 

Олег, Анисья и Степан

я буду петь и веселиться

вино, мурзилка, ча-ча-ча

Fin de siècle: теперь на стенах

Какое-то время назад я написала, как нашла на чердаке подборку журналов "Femina" за 1909-1910 гг. Ну нельзя же такому добру пропадать. Сказано — сделано: в общем, я их обрамила. Викторианские свежепокрашенные стены, барышни fin de siècle — и готичная скелетная девица около древа Эдгара По (“Линор безумного Эдгара”, я так думаю). По-моему, они действительно нуждались друг в друге.

По дороге на семинар столкнулась со стайкой школьников. Дети как дети, в форме, но у одного мальчика вместо привычного рюкзака за спиной в руках дипломат!.. Настоящий такой, потертый дипломат с жесткими уголками. Святые угодники. Я эдакого олдскула вживую уже лет 25 не видела.

 ***

Бездомный сидит на прежнем месте, правда, без собаки; сегодня читал книгу.

Второй семинар в Клэр: Толстой и грибы

Сегодняшний семинар был посвящен миру грибов у Толстого, и это, между прочим, не шутка. 

В целом, это было занимательно. Мне бы, конечно, и в голову не пришло рассматривать подобную тему и под таким углом. Дама-исследовательница решила взглянуть на второстепенных героев Толстого и Достоевского с точки зрения “малых вещей” — такая деперсонализация наоборот. Грибы в этом контексте — некий “признак признака”, ризома взаимоотношений Вареньки и Кознышева, Вареньки и Кити, Кознышева и Левина в “Анне Карениной”. Грибы же — и символ плодородия, и символ потенциальности (несделанное предложение Кознышева Вареньке), и некий модус силы. 

Ну... поструктурально, но натянуто, как по мне.

Наш район соединяет с историческим центром небольшая эстакада. Днем там оживленное движение, вечером машин поменьше, а по обеим сторонам вдоль пешеходных дорожек бредут велосипедисты в своих ярко-желтых куртках. С одной стороны эстакады лестница к супермаркету, всего два пролета, которые можно преодолеть где-то за минуту. В последние несколько дней в Кембридже сыро, и на лестнице вот уже третий день подряд сидит бездомный с крутолобой коричневой собакой. Место защищено от ветра, парень сидит низко опустив голову, собака на ступеньку ниже, а морда ее у него на коленях — блоковское “ты видел ли детей в Париже, иль нищих на мосту зимой?” наяву. От парня не пахнет, он довольно опрятно одет, на собаке тоже что-то вроде попоны, но видно, что парень бездомный — неприкаянный, обнимает собаку правой рукой, будто защищает от ветра. Проходишь мимо — извиняется и просит немного денег, ну а если нет, то и ладно, простите, что побеспокоил. Наверное, иногда он уходит в ночлежку на Милл роуд, а впрочем, кто знает.

Сегодня он сидел как обычно на ступеньках, круглоголовая собака мостилась рядом, а парень решал кроссворд. 

Денег не просил, увлекся.

Украинское кино в Кембридже

Были вчера на Фестивале украинского кино, который ежегодно проводится кембриджским Домом кино (Cambridge Arts Picturehouse) совместно с департаментом славистики университета.
Ну что сказать... Впечатления разноречивые. Ожидания, связанные с Ильенко, не оправдались, зато первый номер программы, на который я вначале даже не обратила внимания, “выстрелил”. Им оказалась документалка “Консонанс”, сделанная в 2004 году. Вот странное дело: к документальному кино я всегда относилась с прохладцей за очень редкими исключениями. И здесь начала смотреть с предубеждением, припоминая подростковую скуку (вторая программа укр-тв, дневной блок вещания и проч.). Самое забавное, что фильм так и начался — стандартно-высокопарные рассуждения о хоровом искусстве, от которых немного сводит скулы, пара-тройка красивых украинских пейзажей — пожалуй, всё. Я уж было подумала, что так и будет до самого конца, когда начались кадры, снятые в небольшом полтавском селе.

“Три карты, три карты, три карты?”

Недавняя находка — спиритическая доска для вызывания духов, игральные карты с пиковым королем У.Б. Йейтсом, королем червей Конан Дойлем и пиковым валетом Диккенсом — напомнили мне вот об этом:

Лилиас Папагай старалась не давать воли воображению. В ее ремесле оно было необходимо, но поскольку вызывало подозрительность, его приходилось сдерживать, обуздывать. Софи Шики, обладавшая способностью видеть своими глазами и слышать своими ушами гостей-призраков, была заметно флегматичнее и приземленнее. Так что они стали отличной парой медиумов; миссис Папагай интуитивно почувствовала, что у них все будет отлично получаться, когда ее соседка миссис Поуп впала в истерику, услышав, как новая гувернантка беседует в детской с кузиной Гертрудой и ее малышом Тобиасом, утонувшими много лет назад.

— Они сидят за столом, — сообщила хозяйке Софи Шики, — а их одежда, хотя совсем свежая и сухая, пахнет соленой водой. Они спрашивают, где часы деда, что стояли в углу детской.

Эзотерика, спиритизм, домашняя магия и столоверчение — не мои темы, но викторианский контекст делает и их интересными.

“Викторианство, которое всегда с тобой”: продолжение

В конце октября я, помнится, слегка прихворнула и горячечно размечталась о викторианских в меру готичных тряпицах. Как я и говорила, нужда в них была для меня совершенно очевидна. Сказано — сделано: они в Кембридже. Ликованию моему нет предела.

Как за год достичь британскости 80 уровня:
1. Проверять погоду в смартфоне и всех остальных доступных гаджетах каждые полчаса, сетуя: “Обещали дождь в полтретьего, а он вместо этого начался в два пополудни”.

2. Всюду таскать с собой зонт — и ни разу его не раскрыть даже в самый сильный дождь. “Ну есть же капюшон”. В случае отсутствия капюшона: “Ну нет же капюшона”. Да и, в сущности, какая разница? Релевантно также в отношении жителей Санкт-Петербурга. 

3. Читать “Гардиан”.
4. Читать “Телеграф”, отпуская колкости: “Гардиан об этом пишет лучше”.
5. Читать ВВС. Слушать ВВС. Утром и вечером. ВВС=новости.
6. Носить на голове пышный растрепанный пучок “Hair Bun” (не вздумайте назвать его “Hair Donut” — это не Америка!)
7. Полюбить чатни и фадж нежной юношеской любовью.
8. Добавлять к любой фразе “Indeed!” Совершенно бессмысленно, но красиво, черт подери.
9. При столкновениях в толпе произносить “Sorry!” Отрывисто и отзывчиво. Срабатывает даже с манекенами в магазинах.
10. Ну еще там всякое разное. Вспомню и напишу при случае.

Nothings and triviality

Взрыв лингвистического шаблона — это когда ты проходишь мимо свежеоткрывшегося паба с кратким и емким названием The Med.

***

Отрада бытописателя: грустный черный мальчик бродит по вокзалу, вглядывается в расписание поездов с ушанкой наперевес.