Черт! Умри, лучше не скажешь!..
Или вот еще пример. Читаю я, как один французский классик описывает мысли и ощущения человека, приговоренного к смертной казни. Громко, сильно, блестяще описывает, а я читаю и... ну, никакого впечатления: ни волнения, ни возмущения — одна скука. Но вот на днях попадается мне короткая хроникерская заметка о том, как где-то во Франции казнили убийцу. Прокурор, который присутствовал при последнем туалете преступника, видит, что тот надевает башмаки на босу ногу, и — болван! — напоминает: “А чулки-то?” А тот посмотрел на него и говорит так раздумчиво: “Стоит ли?” Понимаете: эти две коротеньких реплики меня как камнем по черепу!
И ведь правда: читала в юности этого самого французского классика (описывается, ясное дело, Гюго и его “Последний день приговоренного к смертной казни”), и всю дорогу меня разбирало такое лихорадочное любопытство: а как закончит-то? Чем закончит? Закончил Гюго вполне тривиально (“Ч е т ы р е ч а с а”), но я также отлично помню глухое раздражение от всех этих глубокомысленных внутренних диалогов, таких последовательных и связных, таких романтических, таких неправдоподобных, что от них сводило скулы. Все-таки многословие, пусть даже и романтическое (Гюго статус писателя-романтика, конечно, обязывал и, в общем, сильно сковывал, как теперь видится) — сущая беда.
No comments :
Post a Comment