Итак, о последнем семинаре в Клэр, который завершил серию воркшопов департамента славистики Кембриджского университета в этом году. Он состоялся во вторник 25 ноября: я, к великому сожалению, была слишком занята и не успела вовремя запостить апдейт, поэтому делаю это сейчас.
С моей точки зрения, это был один из самых интересных семинаров (еще один запомнившийся — презентация книги Любови Гольбурт “The Persistence of the Eighteenth Century in the Russian Cultural Imagination” 28 октября): профессор университета Сент Эндрюс (и по совместительству одна из устроителей симпозиума BASEES, которая приняла мою заявку на участие в нем) доктор Клэр Уайтхед предложила к рассмотрению любопытную тему — о том, как конструируется образ власти в ранней русской детективной беллетристике. Интересно то, что автор в связи со своей темой в первую очередь рассматривает не традиционные русские классические романы с детективной составляющей*, а действительно раннюю прозу середины XIX в. с детективной составляющей, созданную русскими писателями-очеркистами второго-третьего эшелона — «Острог и жизнь (из записок следователя)» Н. Соколовского, «Правые и виноватые. Записки следователя сороковых годов» Н. Степанова, «Убийство в деревне Медведице. Юридическая повесть» С. Панова, «Шведская спичка» А. Р. Чехова (пародийный детектив), «Рассказ судебного следователя» А. Шкляревского и, частично, «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского (образ неподкупного следователя Порфирия Петровича).
По мнению Уайтхед, все криминальные новеллы этого периода в русской литературе конструируются вокруг фигуры диегетического нарратора**, и их можно условно разделить на три функциональные группы — новеллы, в которых присутствует автодиегетический нарратор (т.н. рассказ от первого лица: сюда, к примеру, можно отнести повесть Чехова “Драма на охоте”, а также рассказы Степанова, Панова), а далее, пользуясь терминологией Долежела-Женетта, гомодиегетический и гетеродиегетический нарраторы (репрезентуют действие, но сами в нем не представлены; пример гетеродиегетического нарратора — рассказчик в “Преступлении и наказании”, который находится вне происходящего действия, но фиксирует его для читателя).
Функции диегетического нарратора в ранних детективных повестях, по мнению Уайтхед, чаще всего так или иначе соотнесены с носителями власти (судебными приставами, полицейскими-криминалистами, следователями, от лица которых ведется повествование), и тут прослеживается интересная закономерность: для раннего детективного русского нарратива не обязателен элемент неожиданной развязки, свойственный специфике этого активно формирующегося в данный период жанра (западноевропейские писатели эпохи “после По” — Габорио, Сю, в викторианской литературе — А. Конан Дойль и др.); на первый план, скорее, выходит тема возмездия, пленения, наказания (острог, каторга и проч.). В этом смысле, ранний русский детектив гораздо ярче маркирован в социальном плане, чем его западноевропейские аналоги того же периода. Иными словами, — подводит итог Уайтхед, — важно не “что и как случилось”, а, скорее, “почему?”. Это и делает произведения детективного жанра врусской литературе середины XIX в. такими особенными.
______________________________________________________
*Романы Достоевского, “Воскресенье” Толстого или, скажем, лесковский “Леди Макбет Мценского уезда”; хотя автор и упоминает “Преступление и наказание”, но все же не делает на нем основной акцент, а употребляет, скорее, контекстуально, обрисовывая жанровую проблематику.
**Рассказчик, так или иначе непосредственно задействованный в сюжете и повествующий читателю о происходящих обытиях.
No comments :
Post a Comment