По дороге в центр я очень часто встречаю его — полного чернокожего паренька лет четырнадцати с сумкой наперевес. Бесформенная сумка из плотного хлопка квадратно топорщится внизу: сразу видно, что там лежат книжки, всегда штуки три-четыре. Я ни разу не видела у него в руках ни мобильника, ни планшета — ничего современного. Паренек одет в обычную форму школы неподалеку от моего дома — темные брюки, темно-синяя толстовка с эмблемой. Он всегда ходит один, неуклюже переваливаясь, он и вообще похож на крупного одинокого пингвина. У него лицо отличника, а отличников обычно не очень-то жалуют в классе, и неважно при этом, в Кембридже ты, в Москве или в Запорожье, а еще почему-то он очень напоминает мне одноклассника Димку Бренера, который отличником уж точно не был — так, середнячком-троечником, которого периодически шпыняли за вес.

Димка был половинчатым евреем, по отцовской линии, а мама у него была веселая тетка откуда-то из Красноярска (а может, и не оттуда, я уже не помню). Мы никогда с Димкой особо не дружили, но как-то раз, волей несчастного случая нам суждено было нарисовать классную стенгазету, с которой мы провозились весь выходной день до глубокого вечера. Нам все помогали — Димкин отец, дружелюбный дяденька, который подогнал нам новостей для рубрики “сегодня в мире”, Димкина мама, придумавшая для стенгазеты разные шутки (ни одной точно не помню, но по оставшемуся ощущению было весело), а Димка все это время молчал и, покорно пыхтя, помогал мне разукрашивать буквы и делать коллажи из газетных вырезок. Как выяснилось, терпение у него было ангельское, хотя о пионерах так, вроде, и не скажешь. В общем, да, засиделись мы тогда до позднего вечера: Димка жил, кажется, на Энтузиастов, и до моего Ворошилова надо было пилить через два квартала, и это, конечно, мне одной сделать бы точно не разрешили, поэтому за мной пришла взволнованная бабушка, которую сразу успокоили Димкины мама и папа, налили ей чаю, дали вкусного пирога с вареньем, а потом мы с ней ушли домой. Газету нашу, впрочем, на следующий день раскритиковали в пух и прах, но мы особо не расстроились; зато потом от нас отстали, и газет мы больше не рисовали.

Вот мне кажется, этот черный мальчишка тоже наподобие Димки — если попросят сделать что-нибудь очевидно общественно-полезное и в равной степени бессмысленное, будет пыхтеть, молчать и делать. Только вот жалко, что его, по-моему, особо и не просят. И очень зря. Мне кажется, на него как раз можно положиться.