Заявка на НекрономиКон: done

Не могу поверить в это, но я наконец-то отправила заявку на НекрономиКон-2019 (Армитадж Симпозиум), о которой я не писала, но идея которой жила в моей голове почти полтора месяца и никак не давала себя реализовать. Вот странная вещь: писать и отправлять абстракты (желательно не дожидаясь перитонита, т.е. дедлайна) -- вещь исключительно рутинная, но не тут-то было. Меня, кажется, по полной накрыл этот пресловутый писательский блок: ни слова, ни полслова не рождалось, и это было очен мучительно. Сегодня утром я сказала себе: если не напишу сегодня, добром это все не закончится, а потому давай-давай. 

Наконец-то все получилось! Господи, я так рада!

Теперь только дождаться, чтоб заявку приняли. Пожалуйста, пожалуйста, пусть ее примут! Мне обязательно нужно поехать, непременно. Я без Провиденса уже не могу.

Сегодня был в целом тяжелый день, но я сделала важную вещь: отправила свою старую статью о переводах Алисы в тематический журнал (спасибо Рите, она сокровище, это ее рекомендация). А, еще мы репетировали с Л. пасодобль в танцклассе, и у нас даже в конце стало что-то получаться.

*минута слабости mode on*

Прочла в Атлантике душераздирающую статью об очередной смерти адъюнкт-профессора (в Штатах, естественно), и меня снова накрыло: там дама и правда была на своем месте, и тема у нее, кстати, была очень потенциально интересная, и историком она, я так поняла, была действительно вдумчивым. Но вот этот tracking адъюнктов по стотыщ лет без надежды на теньюр — пиздец и адище, как и перекатывание с одной позиции на один-три года на другую, когда у человека к сорока ни кола, ни двора. Я этих историй насмотрелась уже и наслушалась, и каждый раз как в первый. И меня больше всего этот ужас случайности зацепил: вот так у неплохого ученого с отличным начальным cv не нашлось никого в окружении, кто бы мог подсказать, где задержаться, а чем лучше пренебречь? А дальше все, переработки, рутина — никаких перспектив и эта жуткая смерть. 

Я очень часто о себе в этом смысле думаю: вот трепыхаюсь как могу («трепыхаюсь» тут не для того, чтоб пожалистнее, это констатация факта), подаюсь туда и сюда (без особой надежды, когда мне в глаза говорят: «куда ты лезешь вообще, дура, марш переучиваться, пока совсем в старуху не превратилась» — ну, правда, вежливо), а я все долблюсь и долблюсь башкой о стену. И огромное спасибо Л., что он это понимает.

*минута слабости mode off: прорвемся*

Пасха в Кембрдже: разговелись

Куличи получились фантастические в этом году. Просто счастье и радость к Празднику Праздников.

Пасха в Кембридже (несколько фото)

И несколько фото к предыдущему посту (старалась снимать незаметно, чтобы не беспокоить и не отвлекать людей).

Пасха в Кембридже

С этого года все богослужения прихода Св.Ефрема Сирина Сурожской епархии РПЦ за рубежом проходят не в Весткотт Хаузе, а в церкви Св. Клемента, что на Бридж стрит — одной из старейших в англиканской Илийской епархии: раньше здесь служили греки, но с тех пор, как они переехали в пустующую методистскую церковь на Черри Хинтон, приход Св. Ефрема Сирина занял их место.

Не помню, чтоб я была внутри этой церкви до сегодняшнего дня. Удивительно, как православное праздничное убранство (иконы Воскресения, богородичные, св. Сирина, св. Одри Илийской, которую англичане знают под именем Этельтреды) внешне переменило ее тихую готику, и у меня в какой-то момент вдруг возникло ощущение, что пасхальная вечерня служится где-то в той, другой моей жизни — то ли запорожской, то ли московской, Бог весть (снова не выбралась на ночное пасхальное богослужение; ну, может, удастся в следующем году).

Великая Суббота

Бездну заключивый, мертв зрится, и смирною и плащаницею обвився, во гробе полагается, яко смертный, Безсмертный; жены же приидоша помазати Его миром, плачущи горько и вопиющия: сия Суббота есть Преблагословенная, в нейже Христос уснув, воскреснет тридневен.

Канун

Отложи в сторону все дрязги, сосредоточься и приступай. Молочник по ошибке привез органическое молоко — посмеивались над соседями-хипстерами, а потом долго искали, с кем же он нас перепутал, так и не обнаружили, пришлось оставить себе, — откупори две однопинтовые стеклянные бутылки с жестяными крышками, по виду точь-в-точь «Детолакт» из запорожского универсама начала восьмидесятых. Немного разогрей на плите, добавь сухих дрожжей и сахара, пока не дрогнет рука, а потом накрой начальную опару чистым холщовым полотенцем (смешно, но здесь, в Кембридже, чистые эти вылинявшие тряпки, которые давно пора выкинуть, идеально подходят к торжественной готовке). Не добавляй туда муки пока что, не нужно, пусть бродит само по себе.

Возьми два лотка с яйцами: тебе нужен десяток — много не мало, все пойдет в дело. Медитативно разбей, глядя в окно на совершенно уже обнаглевшую белочь, которая сожрала остатки арахиса в кормушке и доламывает ее острыми когтями, — осторожно отдели белки от желтков.

Разотри десяток этих желтков с несоленым маслом (его нужно две пачки: здесь они такие же, как и везде, по 250 г), а белки взбей до меренговой пены с сахаром (примерно 600 г, можно и больше; все любят сладкое).

Страстная Пятница

Был у Христа-младенца сад,

И много роз взрастил Он в нем;

Он трижды в день их поливал,

Чтоб сплесть венок Себе потом.

Когда же розы расцвели,

Детей еврейских созвал Он;

Они сорвали по цветку,

И сад весь был опустошен.

«Как Ты сплетешь теперь венок?

В Твоем саду нет больше роз!»

‑ Вы позабыли, что шипы

Остались Мне, — сказал Христос.

И из шипов они сплели

Венок колючий для Него,

И капли крови вместо роз

Чело украсили Его.

Постепенно выхожу из спящего режима.

Я тут внезапно поняла, что у меня три выступления на конференциях пока что так нигде не опубликованы — история русских переводов кэрролловской Алисы (выступала на юбилейном симпозиуме в Хомертон колледже; они собирали сборник, но все застопорилось), размышления о набоковском Пнине (выступала с ним в UCLANе) и несколько слов о Кржижановском (делала доклад для Парижа). Пора их пристраивать в хорошие руки.

Чужаки и запасы продовольствия, ч. 2

Спасибо блого-поиску, нашла свой старый пост о белке-захватчице, которая регулярно покушается на содержимое одной из птичьих кормушек (их у нас в саду с недавних пор несколько, но та, что ближе к окну, самая козырная). За четыре года мало что изменилось, разве что белка окончательно обнаглела и растолстела еще раза в три, и Пикол, эсквайр кембриджский, по-прежнему намеревается с ней разобраться, но ему каждый раз недосуг.

BASEES-2019: фото к предыдущему посту

Собственно, сабж: фото Веры и слайдов ее доклада, а также снимки второй докладчицы, Марины Морабито из Универсистета Генуи (тема была по формализму и остранению, но доклад получился так себе; вначале идут ее фото, потому что она выступала первой):

BASEES-2019: итоги (немного подробнее)

Я бы сказала, что прошедший BASEES-2019 были ни плох ни хорош (кажется, следующий ожидается в Глазго, и я не уверена, хочу ли я на него поехать: публикаций все равно не предвидится, а зачем тогда, ну разве что потусоваться с коллегами): он точно был камернее (сказалась и локализация в одном колледже -- Робинсоне -- вместо традиционных Фицуильяма и Черчилля) и дороже (цены, конечно, на все-про все совсем не гуманные), но прошло все спокойно, без проволочек и суеты.

Наша секция “Literatures and Cultures. Politics, poetics and ego documents of WWI: Russia in the context of Europe”, как я и писала, вытанцевалась вполне солидно, и слушателей у нас было на удивление приличное количество (что не могло не порадовать), а больше всего запомнилась панель “Literatures and cultures. Canon of Choice: Theory and Practice of Canonicity”, где модлератором и основным докладчиком выступила Вера Царева-Браунер, лектор по русскому в Mediaeval and Modern Languages Department Университета Кембридж и со-переводчик «Смерти Вазир-Мухтара» (я писала о ней в прошлом году, когда она выступала на BASEESe на олной панели со мной, посвященной переводам, а позже презентовала книжку в лондонском Пушкин Хаузе). Вера нашла неизвестные автографы в кембриджской Университетской библиотеке, и после ее доклада мы вместе с ней и Сашей Смит включились в довольно любопытную и живую дискуссию о состонии арзивного дела в Кембридже и о поиске рукописей здесь же. Хотелось бы увидеться с Верой и поговорить о всех этих делах поподробнее. У нее также вышла статья на ту же тему (бунинских автографов) в новом номере «Литературного Факта».

Note to self: когда шведская активистка шестнадцати годков произносит пламенные речи о спасении растений и «праведной панике» по поводу гибели планеты в климатических пожарищах и упоминает при этом «экзистенциальный кризис», впору поискать у Шопенгауэра с Цапффе другие фразы поизящнее и, так сказать, присвоить себе дискурс, пока другие пионеры его не сперли.

Послесловие к предыдущему

Дебаты Питерсона с Жижеком (все два с половиной часа уже выложены на ютьюбе, желающие могут ознакомиться) не так чтоб очень любопытны — кроме, пожалуй, того факта, что дискутируют как-бы-кокаиновый постмодерно-культурный марксист (выбери, какое слово лишнее) и скучноватый чувак, весь грех которого состоит в том, что он попал сразу во все реперные точки современной интерсекциональности. Спич Питерсона можно свести к старому на новый лад «борьба за средства производства — это ещё не все, чем можно исчерпать мировую историю, черпайте, Шура, черпайте, они золотые», выступление Жижека — «я фактический гегельянец, все, что не постмодернизм, тоже постмодернизм, Трамп — ваш постмодерный президент, homo ludens рулит, апчхи, спасибо» («постмодернизм» надо бы повторить ещё раз двести, но я не Жижек, могу уснуть в процессе копипаста). Самое смешное в их диалоге — это, конечно, ответы на лекции друг друга. «Let’s agree to disagree, а давайте еще одну пульку распишем, хорошо же посидели». В итоге, все довольны, всем спасибо, Адорно с Хоркхаймером весело крутятся в гробах, аудитория рукоплещет.

В NYT очередное говно под видом застенчиво-заносчивой шутки: ах, как было бы здорово, если бы все белые цисгендерные хуемрази враз перестроились и стали настоящими интерсекциональными литературными борцихами (или борцицами: феминитивы добавляются по вкусу), и наступило бы всеобщее благорастворение воздусей. И ведь они думают, что страшно остроумны, воображая, что вся их аудитория — это один большой твиттер, с драгквинами и инфлюенсерами. Блять, да сгиньте вы уже куда-нибудь, а, оставьте литературу в покое, нахуй это вон туда.

***

Слушаю дебаты Питерсона и Жижека: в целом любопытно. Питерсон лучше, но Жижек всем постмодерно нравится, хотя по-прежнему чешется как шелудивый пес (впрочем, это было его фишкой многие годы). По поводу собственно сабжа: не бывает хорошего годного марксизма, бывает удачно проданный Манифест разжиревшим на веганских харчах левакам.

Вербное в Кембридже

Сегодня было чудеснейшее Вербное Вокресенье — с ощущением, что нам показали кусочек рая. невероятно теплая (+24!) погода, цветущий Кембридж, встреча с оксфордскими друзьями, которых мы повели в старейшие кембриджские церкви, St Bene’t’s и St Botolph’s, и в последней на лавочке с пожертвованиями лежала книжка Байатт «Обладать» с той самой прерафаэлитской иллюстрацией на обложке. Всего-то два фунта (оставила в коробочке), а сколько радости. Вспомнила, как купила тот самый легендарный перевод лет 15 назад, и стоило мне это тогда немалых денег, но их было, конечно, не жалко. С тех пор люблю Байатт и акварельное не совсем настоящее викторианство нежной любовью.

Очень трогательно выглядит замена старого доброго «паразитировать на [нужное подставить] идее» на «присвоить дискурс и ввести его в мейнстримный оборот». Ну, то есть, чорного кобеля не отмоешь добела, но хоть согреешься в процессе переименования.

Мне нужно, наконец-то, набрать дыхание в легких, замереть на секунду — и написать, наконец, абстракт на главную мою конференцию.

...и о Пугачевой (внезапно; чтоб больше не возвращаться к сабжу)

В фейсбучной ленте попался репост юбилейного панегирика Пугачевой с сакраментальным «...хотя казалось, что слушали ее только люди рабочих профессий», торопливо опровергнутым в ходе повествования — тут вам и мистические пласты в лирике, и мелодизм, и все что хотите, но боитесь представить, — но понятно же, что писалось это ради одной-единственной фразы, лишь слегка переформулированной «я не такая, я жду трамвая», и одежды мои ослепительны, и голос мой не дрожит в особенно патетических местах. Пугачеву терпеть не могу (правда, с возрастом, как водится, оравнодушнела — держи ее, соломинка, держи, да и Арлекино пусть уж будет), но после увиденного хочется написать: любят вас, АБ, и слесари-сантехники, и работники коммунальных служб, и вообще кто угодно, любовь дышит где хочет — и ржет над бесплодными усилиями снобов не понарошку, а по призванию.

А еще сегодня ровно 4 года, как нашелся Пикол: он внезапно пропал за три дня до того, и это было ужасное время. Все три дня поисков мы метались между расклейками листовок и размещением объяв о пропаже на котосайтах (нас несколько раз оттуда неиллюзорно буллили и пытались развести на деньги: до сих пор шлю троллям лучи благополучной диареи), а он все это время был заперт практически в соседнем доме (точнее, за три адреса от нас) на нашей же улице. Хозяйка Пиколовой темницы, милая пожилая дама, уехала отдыхать, а ключ оставила рабочим, которые делали у нее в то время ремонт, и наше недоразумение заскочило в открытую дверь, никем не замеченное, вот его там и заперли. До сих пор жутко думать, что все время, пока мы сбились с ног, бегая по улице туда-сюда, он нас видел из окна, а мы его нет. Обнаружил его рабочий на второй день: он же принес ему еды и устроил туалет (Пикол боялся выходить на улицу), а еще через день засек одну из наших листовок с адресом, ну а дальше уже было дело техники. С тех пор мы не отпускаем наше чорное сокровище, эсквайра всево Кембриджа, гулять позднее 9 часов вечера и по возможности стараемся постоянно держать его в поле зрения — ну, или просим об этом соседей.

И, в общем, ура!

5 лет, как не стало дедушки.

Сколько себя помню, он всегда был рядом. Он забирал меня из запорожского детсада, куда меня перевели после переезда (маму впервые тогда надолго положили в больницу), он защищал меня от всех и каждого, у кого было хоть малейшее намерение меня обидеть. Как-то, помню, у меня разболелись зубы, и мы с дедушкой пошли к врачу, где молодая дородная докторица стала шипеть на меня, плачущую пятилетку: «Ну что разнылась, больно ей, видите ли, потерпишь!» Через секунду дед, ожидавший под дверью, влетел в кабинет и коротко сказал: «Еще раз поднимешь на нее голос — уничтожу». Его защиты хватало всегда и на все, как и его времени на меня: у нас были свои маршруты прогулок по Запорожью и окрестностям — ходили по весенним зазеленевшим балкам, где он ловил мне майских жуков, а потом мы их с хохотом выпускали; собирали чабрец около двух огромных скалистых выступов — Каменной Лягушки, а осенью там же шиповник и боярышник; бездумно бродили в полях около сельца Бабурка, а потом по дороге домой, у железнодорожного переезда встречали составы, груженые щебнем, и я всегда немного маниакально пересчитала вагоны — 25, 29, 30. Он пел мне по утрам «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно», он покупал мне печенье «Дніпро» (есть ли оно сейчас? вряд ли), и мы с ним долго пили чай, рассматривая в окне ветхое здание соседнего педучилища с тремя голубыми елками в палисаднике, и я хотела выглядеть так же торжественно и аккуратно, как он.

Ну что, сегодняшние периодические вылазки в фейсбук оставили впечатление неутешительное. Нет, у меня-то во френдленте в целом все в порядке: люди ужасаются пожару, вполне взвешенно пишут о последствиях, делают первые, пока что самые предварительные выводы о причинах катастрофы и радуются тому, что собор восстановят и что его внутреннее убранство серьезно не пострадало. Но стоит* высунуть голову из своего информационного пузыря наружу, как без подготовки и предупреждения окатывает разным, вполне, впрочем, однородным, с переливами одной и той же мелодии на мотив «не так сели, не по тому страдаете» и с повторяющимся на рапиде припевом о тяжелой форме информационной истерии. Оно конечно, эмоционировать капслоком — занятие утомительное (хоть и дело вкуса; не нравится — пройди мимо, соцсети — улицы с многосторонним движением, и вашему бьюику место найдется), однако ж поучать взрослых людей властвовать собою — честно говоря, штука тоже так себе, и хорошо бы оставить ее для карикатурных отличников из старых фильмов о школе. Да и whataboutism** желательно бы сдать туда же, а лучше всего в поликлинику, для опытов™.

_____________

*Не стоит.

** Несколько навязчивое желание переключить внимание оппонента на «другие проблемы», которые всегда глобальнее, чем его, оппонента, смешные бирюльки.

Нотр Дам в огне (фото-воспоминания)

К предыдущему посту:
Фото Нотр Дама сделаны осенью 2017 г., когда я была на конференции в Париже.

Нотр Дам в огне

Собор Парижской Богоматери, счастье и чудо Парижа, сгорел сегодня фактически дотла: в мирное время, когда реставрационные работы большей частью были закончены, внезапно начался пожар. Причины его, конечно, будут установлены, но, скорее всего, как обычно бывает в таких случаях, главными назовут мелкое разгильдяйство и какую-нибудь ничтожную неисправность, которые и повлекли за собой эту страшную беду.

Смотреть на то, как обрушивался шпиль собора, было невыносимо, и происходящее все равно не укладывается в голове и не осознается. Дотла сгорели божественной красоты готические розетты — раннесредневековые витражи, которые пропускали внутрь божественный свет. У католиков сегодня как раз началась Страстная Неделя, и ужасающий пожар выглядит знаковой трагедией, хотя и не хочется спекулировать на эсхатологических предчувствиях.

Сегодня на улицах я видела плачущих людей, и у меня самой слезы подступали к горлу весь вечер — масштабность трагедии еще только предстоит прочувствовать (ненавижу пафос, но по-другому и не напишешь). Собор, конечно, обязательно восстановят (чудеса современной науки в этом плане поразительны), но все-таки он уже не будет прежним. 
Пусть восстанет из пепла, а это все же главное.

UPD. Буквально несколько минут назад новостные агентства со ссылкой на парижских пожарных сообщили, что остов Нотр Дама удалось сберечь, а это значит, что здание не сколлапсирует, и его все-таки можно будет полностью отреставрировать. Помоги Господи.

Bibi Andersson (11 November 1935 – 14 April 2019)

Ведь только как будто вчера смотрели «Персону», и Лив обнимала Биби-Альму за плечи, и их лица сливались в одно, страшное и совершенное, и на экране им сколько — под тридцать? чуть больше тридцати? — а мы, вчерашние подростки, смотрим и умничаем, конечно, и тарахтим (в основном, мой голос) что-то о «Разделенном я» (его, кажется, тогда только что опубликовали; мой бывший муж, умный тихий мальчик, задумчиво кивает), о Бергсоне и прочем, но, вообще говоря, нам страшно, как бывает страшно маленьким детям впервые рефлексировать о смерти.

Смерть Биби — это финал тех бесконечных юношеских бесед, на которые память навесила еще один амбарный замок.

BASEES-2019: done

Наша панель состоялась, я выступила за себя и за Леночку, и получилось, кажется, очень неплохо (нам аплодировали). И Оля, и Луиза, и Вим отчитали свои доклады, все получилось отлично и интересно, и у нас неожиданно было много посетителей (правда, времени на развернутую дискуссию в конце уже не хватило, но это не страшно). 

Фото и остальные впечатления вывешу попозже, завтра днем забегу в Робинсон послушать коллег, а сейчас спать, спать, спать.

BASEES-2019 (7-й по счету!): готовность № 1

UPD. Дорогие все и те, кто будет завтра в Кембридже на симпозиуме, приходите на нашу секцию “Literatures and Cultures. Politics, poetics and ego documents of WW1: Russia in the context of Europe”. Мы будем в Робинсон колледже, в Teaching Room 4, начинаем в 15.45. Обещаю много интересного. Ждем!

Завтра открывается BASEES, наш с Леночкой доклад готов, и, по-моему, мы молодцы. 

Пока переводила отрывки из дневников и писем женщин-медсестер Первой Мировой войны, в очередной раз внутренне посетовала, что в лице ЛДМ русская публицистика позднего Серебряного века потеряла отличного рассказчика (блоковская публикация отрывков их переписки в петроградском «Отечестве» в 1915 г. все ж не в счет), бесстрашного, умного, ироничного, трудо- и жизнелюбивого. Читая ее длинные и нескучные письма, буквально представляешь себе и Галичину «з мальовничими селами» (госпиталь Юго-Западного фронта, где она работала, располагался во Львове), и осенние богатые пейзажи, которые напоминали ей живопись малых голландцев, и веселых солдат из соседнего поезда, и даже дурацкий стимпанкерский (конечно же) дирижабль, услышанный сквозь распахнутое окно (завис в теплом воздухе где-то за отцветающими садами). Пишет, что ужасно болят и отекают ноги, но не жалуется — радуется, что отпустило, и можно спокойно и без боли выспаться.

О ней бы побольше писать все ж: она заслужила.

Между тем, сад входит в самую прекрасную свою пору яркого и нежного цветения, когда одновременно распускаются колокольчики, разноцветные тюльпаны и цветет китайская вишня.

BASEES: почти готово

Почти дописала наше с Леночкой выступление. Осталось всего-ничего, но доделаю уже завтра, на сегодня все, устала.

Сегодняшняя новость о том, что Леонардо был амбидекстром, привлекла внимание. И больше всего нелепым сочетанием классического-альбомного* «да Винчи» и дурацкого куцего «амбидекстр» (всего-то навсего человек, одинаково хорошо владеющий обеими руками, а меж тем слово упорно рисует в воображении муравьеда, застывшего в боевой позе с воздетыми к небу когтистыми лапами): в моей немного отяжелевшей от перевода голове оно превратилась почему-то в «трикстера». 

Кстати, был ли да Винчи трикстером? По крайней мере, помимо картин и фресок вертолеты и водолазные костюмы он наплутовал в количествах — до сих пор разбираются, нужны ли они ему были для Острова Накануне или для сосредоточенных экспериментов (сложно составленных шуток) поближе. Поди пойми.

Собственно, и амбидекстром быть тоже неплохо, хоть вопреки народной мифологии обеими руками и не получается произвести искусств в два раза больше.

_______________

* Куда уж классичнее: главный художник всех эпох, как-никак (в соответствии с современной тягой к гиннесовой гигантомании «слушали — постановили»).

Когда ты покупаешь в местном TK Maxx’е уцененные джемы с претензией, и из них получается весеннее полотно (почему бы и нет).