5 лет, как не стало дедушки.

Сколько себя помню, он всегда был рядом. Он забирал меня из запорожского детсада, куда меня перевели после переезда (маму впервые тогда надолго положили в больницу), он защищал меня от всех и каждого, у кого было хоть малейшее намерение меня обидеть. Как-то, помню, у меня разболелись зубы, и мы с дедушкой пошли к врачу, где молодая дородная докторица стала шипеть на меня, плачущую пятилетку: «Ну что разнылась, больно ей, видите ли, потерпишь!» Через секунду дед, ожидавший под дверью, влетел в кабинет и коротко сказал: «Еще раз поднимешь на нее голос — уничтожу». Его защиты хватало всегда и на все, как и его времени на меня: у нас были свои маршруты прогулок по Запорожью и окрестностям — ходили по весенним зазеленевшим балкам, где он ловил мне майских жуков, а потом мы их с хохотом выпускали; собирали чабрец около двух огромных скалистых выступов — Каменной Лягушки, а осенью там же шиповник и боярышник; бездумно бродили в полях около сельца Бабурка, а потом по дороге домой, у железнодорожного переезда встречали составы, груженые щебнем, и я всегда немного маниакально пересчитала вагоны — 25, 29, 30. Он пел мне по утрам «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно», он покупал мне печенье «Дніпро» (есть ли оно сейчас? вряд ли), и мы с ним долго пили чай, рассматривая в окне ветхое здание соседнего педучилища с тремя голубыми елками в палисаднике, и я хотела выглядеть так же торжественно и аккуратно, как он.

Уже в самом конце, когда я, замирая от страха, звонила ему каждый день, чтобы услышать голос, и через три-пять гудков он поднимал трубку и говорил: «Свои ребята, члены профсоюза», я понимала, что у нас еще есть отсрочка, он здесь и почти рядом.

В последний новый год перед тем, как слечь навсегда, дед умудрился перед моим приездом из Москвы купить и притащить с рынка огромную пушистую сосну, а потом молчаливо наблюдал за тем, как я ее наряжаю. Я не представляю, чего это ему стоило: сил у него тогда уже почти не осталось, но он все равно это сделал. Он был полярником, а полярники — люди из стали.

Родители и дед с бабушкой подарили мне такое количество любви, что я теперь отлично понимаю — это, в общем, и был тот самый Божий дар, который теперь нельзя ни в коем случае профукать, а хорошо бы сберечь и жить с ним всю взрослую жизнь.

Царствие ему Небесное, вечный покой.