Из старого о Блоке

Совершенно случайно наткнулась на выходные данные своей старой статьи, которую написала девять лет назад. Очень забавно теперь она смотрится, надо сказать — такая тяжеловесная и старательная. Но для истории закину-ка я её и сюда: будет в компании блоковского ницшеанства и “De Profundis”. Ну и заодно освежу в памяти моменты, связанные с разработкой темы “Блок и Шпенглер” для предстоящей конференции.

***

Метакультурный феномен «человека-артиста» в поздней критической прозе А. Блока: исторические рецепции 

При знакомстве с критической прозой Блока позднего периода перед читателем невольно возникает вопрос: каким образом происходит формирование в блоковском мировосприятии образа «человека–артиста»? В «Крушении гуманизма» поэт вновь, как и в 1908 г., обращается к понятиям «культура» и «цивилизация», связывающим его уже не только с предшественниками Ницше и Вагнером, но и с современником – культурологом Освальдом Шпенглером. Напомним, что категория «культуры» у Блока определяется «духом музыки», то есть движущим началом самой жизни, в противовес «цивилизации», которая, по словам М. Козьмина есть «застывшие, потерявшие цельность, музыкальность формы жизни. Утрачивая дух музыки, культура перерождается в цивилизацию»[3, 14].

По нашему мнению, блоковское «Крушение гуманизма» следует вос­принимать как «панстихийный» манифест сверхрадикального преобразования окружающей действительности: именно здесь прослеживается своеобразная парадигма «pro» и «contra» с «маргинальным» наследием Ницше, концепцией «художника-творца» Вагнера и со шпенглеровской «философией жизни» как «духовной переориентации». 

Относительно аргументов «pro» можно сказать следующее: вслед за трагическим воителем познания Ницше и «драматургом, эстетом и мыслителем»[4, 6] Вагнером Блок утверждает мысль о том, что «…Человек есть нечто, что дóлжно превзойти»[1, II, 8], а также, как следствие этого, идею о преодолении им «сна культуры» — «цивилизации»: «весь человек пришел в движение, он проснулся от векового сна цивилизации»[1, VI, 114]. Вместе с тем, осознавая необходимость и необратимость сокрушения бастионов «старой цивилизации», Блок не видит оснований для оптимизма: «он никогда не совпадает <...> с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира»[1, VI, 105]. Как нам представляется, эта ремарка – едва ли не самое веское свидетельство в пользу истинно «ницшеанского» характера всей блоковской статьи. Подобно автору «Крушения гуманизма», Ницше в «Человеческом, слишком человеческом» утверждает мысль о фатальности воцарения в будущем цивилизованной посредственности: 

«Во всяком случае, если человечество не хочет погубить себя таким планомерным всеобщим управлением, то должно быть найдено в неизвестном доселе размере знание условий культуры как научное мерило для вселенских целей. <...> Долой изношенные до скуки слова «оптимизм» и «пессимизм»!»[6, I, 255, 257].

Вагнеровский дискурс в блоковской статье смыкается с ницшеанским не только в плане оптимизации идеи переоформления «косного мира» «цивилизации», но и в блоковском подходе к созданию образа «обновленного художника» – «человека-артиста»: «Я утверждаю, наконец, что исход борьбы решен и что движение гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое также родилось из духа музыки [курсив наш – Е. Ч.]; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая роль личности, новая человеческая порода; цель движения – уже не этический, не политический, не гуманный человек, а человек – артист; он, и только он, будет способен жадно жить и действовать»[1, VI, 115]. Описывая черты «обновленного художника», поэт прямо говорит о воздействии вагнеровской эстетики: «животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера [sic!]»[1, VI, 114]. Вспомним, что именно вагнеровская идея о том, что «жрец искусства – «один, кто никогда не лжет»»[4, 418] и что «артист так же, как в былое время священник, может <...> утешать сердца, раздавленные суровой действителльностью»[4, 420] привлекла к эстетической платформе композитора молодого Ницше; она же вызвала отклик и в блоковском мировоззрении. 

Ницшеански-блоковская идея о натиске «стихии» на «косный мир» «цивилизации» наблюдается и в работе Освальда Шпенглера «Закат Европы» (1919-1922), которая не менее беспощадна в критике европейского уклада жизни, чем блоковское «Крушение гуманизма» и ницшеанское «По ту сторону Добра и Зла»: говоря об агонии культуры как закономерном итоге умирания «фаустовской души»[9, II, 303] и росте «общедоступных» и «практических» «искусств» и «наук», автор в итоге обосновывает свою цен­тральную «протагонист»-идею: 

«Культура и цивилизация – это рожденный почвой организм и образовавшийся из первого при его застывании механизм <...> Культурный человек живет, углубляясь внутрь, цивилизованный живет, обращаясь во внешнее, в пространстве, среди тел и «фактов»»[2, 189].

Делая критический обзор философии Шпенглера, Т. Манн в своей статье «Об учении Шпенглера» пишет о том, что «писать он научился у Ницше, усвоив у него трагическую интонацию»[5, 618], а К. А. Свасьян в предисловии к двухтомному собранию сочинений Шпенглера характеризует его учение как 

«экстремальную логику начитавшегося Ибсена и Ницше максималиста <...> В сущности, весь «Закат Европы» предстает сплошными гигантскими вариациями на центральные темы позднего Ницше: «европейский декаданс», «воля к власти» и «восхождение нигилизма»»[8, 38], 

предваряя само предисловие стихотворением А. Блока.

Таким образом, «стихийное» превращение «культуры» в «цивилизацию», отпор первой «таинственной пошлости» второй фиксируется и Ницше, и Блоком, и Шпенглером, превращая их в своебразных эсхатологических свидетелей fin de siecle культурной истории. 

Но если для Ницше «переоценка всех ценностей»[6, II, 692], провозглашенная в конце «Антихриста» вместе с провозвестием в «Заратустре» «смерти Бога» и пророчеством о распаде духовности в «самой черной книге» – «По ту сторону Добра и Зла» – окончилось «кассандровым знамением» войн, «<...> каких еще никогда не было на земле»[6, II, 763]; если Шпенглер, исходя «из Ницше», создал теорию, в которой «омассовление культуры» «человеческим, слишком человеческим» (то есть «воцарением посредственности»[6, II, 779]), приводит ее к «старению», «позднему времени»[9, II, 307], а затем и к видению «о близком конце света»[9, II, 219], – то Блок в качестве контраргумента выдвигает идею о том, что 

«…Хранителем духа музыки оказывается та же стихия <...>, тот же народ. те же варварские массы»[1, VI, 111]. 

Так, в отличие от Ницше и Шпенглера, поэт в своей статье выступает не на позициях элитаризма, а как защитник «народной стихии»: иными словами, блоковская «панстихийность» посредством «духа музыки» претворяется в «народности». Как справедливо полагает в этой связи В. М. Паперный, 

«Ницше считал культуру продуктом деятельности человека, формой человеческой жизни, он полагал, что «историческое и неисторическое одинаково необходимы для здоровья отдельного человека, народа и культуры». Блок же (в духе панисторизма XIX века) видел в человеческой жизни продукт культуры, а в культуре – продукт истории, причем историческим для Блока было как раз то, что Ницше представлялось внеисторическим – дионисийская стихия, «природа»»[7, 103].

Однако, на наш взгляд, как раз в этом ожидании поэта от «народной стихии» – т. е. «варварских масс» – «очищения и нового начала»[2, 189], по выражению А. Зверева, и таится самое глубокое и серьезное противоречие: с одной стороны, «бурный поток» [1, VI, 115] свежих сил, несущий в себе «щепы цивилизации» [1, VI, 115], рождает героя будущего – «человека-артиста», который есть, по сути, воплощением блоковской мечты об «идеальном творце», возможном как явление сугубо эстетическое; но, с другой стороны, автор подчеркивает, что этот вестник будущего – «новая человеческая порода <...>, уже не этический, не политический. не гуманный человек»[1, VI, 115], то есть, пользуясь все той же ницшеанской терминологией, он – «по ту сторону...»; как справедливо отмечает А. Зверев, «его «музыка» словно бы безразлична к добру и злу»[2, 193]. Этот тезис – о видимом «безразличии» к добру и злу – появляется у поэта не впервые: в обращении Блока «К Музе», открывающем «Страшный Мир», он задавал себе подобный вопрос – и не нашел прямого ответа на него:

Зла, добра ли? – Ты вся – не отсюда.

«К Музе» [4, III, 7]

Как нам кажется, эта мучительная для Блока-символиста (тот факт, что он оставался символистом до конца своей творческой деятельности, не вызывает у нас сомнений) невозможность различения «вечной» дихотомии «светлого» и «темного», неразрешимость самой этической дилеммы «Добра и Зла», в силу действия разных причин особенно обострившаяся в последине годы его жизни, во многом отражает всю эстетическую «панстихийность» блоковской поэтики, которая в своей «последней точке» получает беспрецедентный аналог в виде «души, которую тихонько приглашает к себе безумие»[6, II, 750], «истребителя par exellence» Ницше, чье главное ergo: «– и кто должен быть творцом в добре и зле, поистине, тот должен быть сперва разру­шителем, разбивающим ценности»[6, II, 763].

Список использованной литературы:

1. Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. – М. – Л.: ГИХЛ, 1960.

2. Зверев А. Стихия и культура // Вопросы литературы. – 1980. – № 10.— С.171-196.

3. Козьмин М. Великий поэт России // Вопросы литературы. – 1980. – № 10. – С.3-23.

4. Лиштанберже А. Рихард Вагнер как поэт и мыслитель. – М.: Алгоритм, 1997. – 478 c.

5. Манн Т. Об учении Шпенглера / Манн Т. Собрание сочинений в десяти томах. – Т. 9. – М.: ГИХЛ, 1960. – С. 610-620.

6. Ницше Ф. Собрание сочинений в двух томах. – М.: Мысль, 1990.

7. Паперный В. М. Блок и Ницше // Ученые записки Тартуского государственного университета. – Вып. 491. – Литературоведение. XXXI. – Тарту: Издательство ТГУ, 1975. – С.84-106.

8. Свасьян К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу / Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Книга первая. Гештальт и действительность. – М.: Мысль, 1993. – С. 5-122.

9. Шпенглер О. Собрание сочинений в двух томах. – М.: Мысль, 1993.