Прошла мимо подворья греческой Православной церкви на Черри Хинтон, которая вот уже несколько лет занимает пустовавшее до это здание мрачноватого квакерского храма. Подивилась тому, что двери были открыты (то ли церкви потихоньку открываются после локдауна, то ли грекам разрешили -- не знаю, не в курсе), и во дворе, среди цветущих тюльпанов, около обвалившейся южной стены забора стояли люди в масках со свечами в руках. Греки -- темноволосые и смуглые, они смотрели внутрь, а там было какое-то движение -- наверное, ждали вынос эпитафиоса. И мне вдруг страшно захотелось присоединиться, но вместо этого я стояла и смотрела на них, а они не обращали на меня никакого внимания, и это меня ничуть не смущало. В Страстную Пятницу чем незаметнее, тем лучше.

Закончила перевод и уложилась в срок — страшно собой горжусь. А в саду начали цвести диковинные пионные тюльпаны, луковицы которых Л. заказал с полгода назад из Farmer Gracy. С ними сад становистя похож на детские сны из Оле-Лукойе: так и ждешь, что каждый бутон раскроется с тихим треском и оживет на глазах.

Рабочее-финальное

Ты понимаешь, что пора закругляться с работой, когда третий раз подряд называешь наше все Пушкингом.

Пушкинг Александр Сергеевич, поэт и герундий.

Текущее-рабочее (совсем пулеметом)

Осталось совсем немного поднажать, и я, кажется, закончу свой эпический перевод, который пришлось брать наскоком, а также штюрмом унд дрангом.

Меж тем, на Майндзе начались какие-то непонятные и мутные телодвижения, напрямую ни меня, ни моих ближайших собеседников вроде бы не касающиеся (дело в распределении токенов между избранными), однако ж обозначившие в целом неприятную тенденцию: когда руководство соцсети берет на себя смелость делать все через головы своих юзеров, ни к чему хорошему, как показывает практика, это не приводит. Если эксперимент провалится и там, как это произошло с фейсбуком, то с соцсетями как средством взаимовыгодного интеллектуального обмена можно заканчивать, оставив их только ради фотоальбомов «как я провел лето». И слава Богу за блогпогост: здесь я, по крайней мере, дома и никуда отсюда уходить не собираюсь.

Кахи Кавсадзе (1935 — 2021)

Сегодня умер Кахи Кавсадзе, великий грузинский актер, комик и трагик. Остались короткометражные фильмы Габриадзе с ним в главной роли и то самое солнце пустыни, но для меня он стал лучшим в мире Дон Кихотом, чье безумие, как и гамлетовское, под вечным вопросом.

Я хорошо помню, что советско-испанский проект «Житие Дон Кихота и Санчо» Чхеидзе был очень долгожданным и выстраданным, но встретил он тогда, в конце восьмидесятых, неоднозначную реакцию аудитории: слишком много всего происходило на экране, и было понятно, что экранизация должна отлежаться, чтобы снова увидеться со своим зрителем. Это хронотоп, уводящий в бесконечность, где несправедливость в отношении рыцаря, воплощенного Кавсадзе, ощущается особенно остро, иногда до невыносимости.

«Собаки лают на нас, Санчо, значит, мы движемся вперед». Всегда вперед, где нет смерти.

Вечная память Кахи и Царствие Небесное.

Очень устала, и сил писать нет никуда — ну, разве что, сюда поныть. И жизнеутверждающая картинка про меня в эти дни:

С Вербным всех.

В желтый сумрак мертвого апреля,
Попрощавшись с звездною пустыней,
Уплывала Вербная неделя
На последней, на погиблой снежной льдине;

Уплывала в дымаx благовонныx,
В замираньи звонов поxоронныx,
От икон с глубокими глазами
И от Лазарей, забытыx в черной яме.

Стал высоко белый месяц на ущербе,
И за всеx, чья жизнь невозвратима,
Плыли жаркие слезы по вербе
На румяные щеки xерувима. ©

Чипирование: первый пошел ©

Чипировалась первой дозой АстраЗенеки. Где-то тихо аплодирует Добрый Рептилоид. Чувствую себя странновато (слабость и сонливость), но, в целом, все не так уж плохо.

Текущее-рабочее (очень брифли)

Очень. Много. Работы. Устала.
Завтра, между тем, первая часть чипирования. Так победим.

Злобное-фейсбучное

У нас новости: Л. забанили на сутки в фейсбуке за цитату (!) с подачи какого-то тупого мудака-модератора в фейсбучной закрытой группе, который то ли наслал своих ботов, то ли настучал в цукеровский суппорт. Блядь, как же они достали со своей слежкой, надзором и цензурой, слов нет. Неудивительно, что людей там все меньше и меньше, а писать вообще не хочется примерно ничего. Пока объясняла френедессе всю ситуацию, и сама попала под запрет, выразившийся в том, что бот налепил на мой коммент табличку «неприличными словами прошу не выражаться». Короче, видимо, пора как-то больше писать на Майндз и сосредоточиться на писанине в бложике. Фейсбук же оставить для фоток кота и юзать его как недо-Инсту. А все мудаки со своими запретами из серии «детская комната милиции» пусть катятся в сраное говно.

Хорошая публикация в Горьком о Борисе Грифцове. Интересующихся им также отсылаю к ф. 2171 и к ф. 941 (ГАХН) в РГАЛИ. Грифцов как литературовед-теоретик был незаслуженно забыт (многие еще помнят его как лексикографа и автора монографий о Бальзаке), хотя данное им толкование романа как жанра, который на его глазах не просто трансформировался, а преодолевался, превращаясь в деривативы (не-роман, псевдо-роман, анти-роман, метароман etc.), опеределило примерно все литературные стратегии не только ХХ, но и ХХІ вв.

«Грифцов отмечает следующую тенденцию в развитии романа. Если в романах прежних эпох герои оставались неизменными и действие развивалось за счет внешних событий, то со временем «весь психический аппарат оказывается подвижным, разрываемым борьбой в самый тихий и непримечательный момент своей жизни». Первым такой способ построения сюжета начал использовать Пруст, и именно по этому пути, считает Грифцов, предстоит пойти современному роману. Грифцов высоко оценивает «В поисках утраченного времени» и возражает тем, кто считает это произведения всего лишь беллетризированными мемуарами. У Пруста «получается двойная контроверса: не только герои вступают в борьбу и спор между собой, но и восприятие этого спора также изменчиво и полно своей собственной борьбы».

Указание на риторическую природу романа приводит Грифцова к выводу о его этической проблематичности. Роман стремится создать иллюзию правдивости, но даже если он заимствует сюжеты и персонажей из реальной жизни, то неизменно искажает их...». ©

...и новые тюльпанные хроники (одни из моих любимых)

The tulips turn to me, and the window behind me

Where once a day the light slowly widens and slowly thins... ©

- Палимпсест и Термидор, айда в конвенциональный лес, на экологический простор, за грибами!

- Дорогая Наташа, но ты же еще не завершила потребление прошлых псилоцибинов.

- Не говорите так

Дедлайны и нега

Навалилось много работы (спешно доделываю два горящих проекта), нет времени писать длинное, но вот попалось совершенно прекрасное — фрагмент из «Северной Пчелы» (весна 1826 г.):

«...все американки, которых мне случалось видеть, чрезвычайно преданы неге».

Этот неловкий момент, когда твой американский коллега по хоррор стадиз с восторгом пишет о том, как прекрасен Хобсбаум и его марксистская модернити, рекомендуя его всем и каждому, а ты сидишь такая, насильственно улыбаясь, и пишешь что-нибудь вежливое вроде “How about a no?”, а коллега с горячностью отвечает тебе, что вот же, справедливость, анти-тэтчеризм — все ведь в цитатник нужно, абсолютно все, потому что гений. А ты машешь рукой и думаешь: у каждого свои панферовские «Бруски» и поэмы Демьяна Бедного, просто конкретно вот эти с модернити, а я никому не доктор. Сами-сами-сами. 

UPD. По иронии судьбы, только на днях наткнулась в LRB на очередную оду Хобсбауму — на этот раз в виде документалки. Социализм с бокалом шабли и соте с крутонами.

The Patriarchs – An Elegy
by Simon Armitage

The weather in the window this morning
is snow, unseasonal singular flakes,
a slow winter’s final shiver. On such an occasion
to presume to eulogise one man is to pipe up
for a whole generation – that crew whose survival
was always the stuff of minor miracle,
who came ashore in orange-crate coracles,
fought ingenious wars, finagled triumphs at sea
with flaming decoy boats, and side-stepped torpedoes.

...и о фэшне (кратко)

Я, конечно, все понимаю — перформативная женственность, кемп и эссе Зонтаг, флюидность как переосмысленное «новое левое» (Альтюссер со товарищи), ситуационистский Ги Дебор, но, как ни пытаюсь, вижу только вечное:

«Клавдия Андреевна, «Клуб кинопутешественников» уже закончился, сейчас Чумак начнется. Вы в прошлый раз банку зарядили? А, под чайный гриб оставили. Тогда можно огуречный лосьон «Свежесть» попробовать: говорят, пупок рассасывает. А вот и ваша Ирочка с музыки пришла» etc.

Текущее-рабочее (плюс чашки-мотиваторы)

Маленькое достижение дня: закончила, наконец, правку одной статьи, которую отправила редактору.

Теперь нужно, наконец, навалиться на главную работу месяца и сделать ее.

Заодно купила нам с Л. две одинаковые чашки (чайные, но у нас будут кофейными) с ярким напоминанием о “you should be writing”.

“Book of the Supernatural”: уже в Кембридже

Несколько дней назад я сделала пост в фейсбуке о том, как в одной из академических групп, посвященных модернистской неоготике, коллега запостил находку, сделанную им в одном из антикварных книжных накануне локдауна. Это было издание 1979 г. — “Book of the Supernatural”, сборник готических новелл от отцов-основателей жанра Шеридана Ле Фаню, Брэма Стокера и Монтегю Джеймса с предисловием сэра Джона Бетжемена*, английского Поэта Лауреата и основателя Викторианского общества**. Составителем же подборки стал писатель, эссеист и журналист Питер Хейнинг, который был известен своей любовью к Weird fiction.

Я увидела фотографии книжки и влюбилась; самое странное, что поиск по сайтам типа AbeBooks ничего не дал, и только после того, как я уже запостила апдейт с просьбой помочь в ее поиске, британский Амазон внезапно выдал мне название первой же ссылкой: бог знает, почему это не получилось с первого раза, но с призрачными антологиями никогда ни в чем не можешь быть до конца уверенным.

В общем, суть да дело, но книжка ко мне сегодня приехала, и она винтажна и невозможно-хороша

____________

* Попадался еще неофициальный перевод его фамилии Бетчеман

** Оно, в основном, занималось охраной викторианских зданий — объектов культурного наследия. Благодаря усилиям Общества и лично Бетжемена было, к примеру, спасено здание вокзала Сент-Панкрас.

Вакцинация: готовность номер 1

Штош, аккурат в юбилей Лакана* началась вакцинация поколения Хэ: изрядно потрепанные жизнью граждане 45 лет и выше, включая вашу покорную слугу, наконец-то получили возможность выбрать дату и место для чипирования на сайте NHS**.

Скоро сказка сказывается!.. Страница NHS, ясное дело, накрылась полярной звездой задолго до моих скромных попыток к ней подступиться: впрочем, и после заполнения всех столбиков и расстановки галочек ситуация не сказать, чтоб улучшилась. Мне был предложен по-своему богатый выбор школ, церквей и стадионов, однако все они находились в городах и поселках соседних графств на расстоянии 39-50 миль от Кембриджа — в Лютоне, Питерборо, Лечворте и, не побоюсь этого слова, Лондоне.

Перспектива ширнуться модной вакциной, а потом ехать в (предположительном) температурном бреду на электричке, которая будет останавливаться около каждого столба, меня не слишком-то прельщала, поэтому я со злостью обновляла страницу сайта до тех пор, пока робот не предложил мне в выборе локаций крупный кембриджский молл. Ухтышка, обрадованно подумала я и с воодушевлением нажала кнопку «согласна».

60 лет полету Гагарина

60 лет назад Гагарин сделал космос чуть ближе, и это прекрасно. Один из моих фейсбучных друзей процитировал Левинаса, который написал, что Гагарин вышел за пределы Dasein. Трудно с этим не согласиться.

According to the media, Cambridge was supposed to loosen the lockdown rules together with the rest of England, slowly shifting to Stage 2 (non-essential shops, pubs, gyms are re-opening), but that’s not what happened.

Both L. and I made a break from work and went out—for no apparent reason except looking at all this fuss with relaxing the Covid measures (did your Test & Trace bother you today? Because mine did, dryly reporting that, despite everything, “restrictions remain in place”). And boy oh boy, weren’t we disappointed: the traffic on Hills Road was stuck for an eternity, cyclists almost bumped into the buses trying to go around, the crowds of pedestrians (mostly, flocks of striplings from Hills Road College) were as large as before the shit hit the fan.

The very first barbershop we passed by, had a long queue from hairy yet quiet men and boys: I bet barbers love to cut off all those lockdown locks.

But the shops!.. It was lovely to see them opening again, and sad, too, because not all of them survived the pandemic (like, for instance, cute and silly Cath Kidston on Market Square) and shut their doors forever.

Pubs were flooded with folks, and, frankly, who can blame them? All the beer gardens were packed, and nevermind that the weather was nippy, albeit sunny, again: people just desperately wanted to have fun no matter how simple it might be. And they did, and so did we a little bit: Hotel Chocolat sales, I saw you.

И немного иллюстраций к предыдущему посту: кот, по-моему, получился вполне царственным.

Бог его знает, как так получилось, но сегодня мы заблудились — если и не в трех соснах, то среди трех камышей уж точно.

В выходные дорога зовет, ты с усилием отрываешь себя от компа, откладываешь работу, идешь бродить по весенней грязи, и это безотчетное желание скитаться по лугам и болотам — едва ли не единственное, что хоть как-то роднит тебя с англичанами.

Наш сегодняшний план был прост: с Mill Road свернуть на Thoday Str, потом пересечь Coldham’s Common, затем проследовать вдоль Newmarket Road до развилки и после спуститься к реке, к Abbey Road и Индустриальному музею (моему стимпанкерскому месту силы).

Как бы не так!.. Ньюмаркет была перекрыта из-за непонятной херни, и нам пришлось идти в обход: с какой-то стати мы решили, что маленький крюк в принципе добавит к нашей прогулке всего-навсего лишних десять-пятнадцать минут, не больше, а после мы окажемся у Кема и совершим наш обычный речной променад.

Текущее-лавкрафтианское (в дополнение к предыдущему)

Гибсоновская Окто-девушка (купила ее на книжной ярмарке НекрономиКона-2019) переместилась с моего рабочего стола (где теперь лавкрафтианский сертификат) ближе к книжному шкафу с готикой/неоготикой и Weird — расположилась аккурат между Гигантским Пингвином и Динозавром. Мне кажется, в этой компании ей будет комфортнее (нет, это не алтарь, лол).

Текущее-лавкрафтианское

Обрамила My Precious (он же сертификат участия в кампании по выкупу переписки ГФЛ и Лонга для Брауновского Университета) и водрузила на свой рабочий стол в пандан к карточке пожизненного членства в The H.P. Lovecraft Historical Society. Много ли человеку для щастья нужно (закончить два дедлайна в срок, разве что).

Умер умный, желчный и очень харизматичный муж Королевы, с которым она прожила 73 года. Она называла его своей “strength and stay”, поддержкой и опорой.

Принц Филипп был самым остроумным и неполиткорректным консортом, и все попытки его «отменить» (а они случались тут в последние годы с завидной регулярностью) ни к чему не привели: он был слишком крут.

И немного разрешенного неймдроппинга (обычно я держу рот на замке в этих случаях, соблюдая приличия, но сегодня можно):

Л. был представлен Принцу Филиппу во время встречи Fellows в их Клэр колледже (Герцог Эдинбургский был почетным ректором Университета) лет 25 назад (точную дату он не помнит, но на сайте колледжа, я думаю, она есть), и, по его словам, Принц Филипп был абсолютной звездой вечера — ироничным и легким собеседником, хотя, конечно, все и соблюдали положенную субординацию.

Принц Филипп прожил отличную жизнь. Светлая ему память.

...и Хэма туда же

Никогда не была поклонницей Хэмингуэя (или, как говорили шестидесятники немного запанибрата, «старика Хэма»), но если Евтушенко против колхозов, то я за. И за лапидарные диалоги (фиг с ним, что это слепок с несуществующей действительности — писательский, прости господи, цайтгайст дышит где хочет), и за немного преувеличенную мужественность, и за все колокола скопом, которые звонят по тебе.

TL;DR статьи: 

1. Хэмингуэй — литература пап (ну, то есть, бумеров, ясное дело). А давайте пойдемте исследовать хэммингуэевскую токсик маскулинити. 

2. Штош, приступим помолясь. Устарел ваш дедужка, никто его не цитирует, ни буквально, ни фигурально, в отличие от в принципе неплохого™ Уильяма Фолкнера и непререкаемого гения™ Тони Моррисон. 

3. Вирджиния Вулф и Джемс Джойс ломали канон, а Хэмингуэй ну так — пытался, но безуспешно. 

4. Токсик маскулинити (нет, напомнить еще раз не грех, вдруг вы забыли). Также не забыть про фу, деплорабл. 

5. Абьюзер (но с ремаркой «мне вас жаль»). 

Шекспир и искусство кэнселлинга

Больше кораблей современности богу кораблей современности: замахнуться на Вильяма нашего Шекспира гражданин из статьи не предлагает, но взамен рекомендует вычистить его из куррикулума (он же школьная программа), оставив, так уж и быть, пару сонетов и что-то там еще для школьных спектаклей.

Обоснование? Простое как мычание: детям скучно, им все эти ваши Бури, Лиры и Тимоны Афинские нафиг не сдались. Ну и зачем, спрашивается, их мучить нерелевантной елизаветинской херней? Да и мультикультурализма там с гулькин нос: непорядок, короче.

Получилось же с Гекльберри Финном и Пересмешником*, так не будем же останавливаться на достигнутом! Взять все и поделить. ©

А вот и вишенка на торте — ради чего все, собственно, и писалось:

И об Эрмитаже (задумчивое)

Добрый Рептилоид

Хочет в Эрмитаж

Рассмотреть шедевры

(И этикетаж).

Он надел перчатки,

Шляпу и очки,

В предвкушеньи чуда

Сузились зрачки.

Добрый Рептилоид

Входит в Эрмитаж,

Вслед ему несется:

«Стоп! А инструктаж?

Безотчетный марксизм Лифшица на «Горьком»

Вообще говоря, я не открою никаких новых блистательных истин, если скажу, что марксистский ревизионизм никогда не прекращался (я тут не о Бернштейне, конечно, а о сумме исторических марксистских практик), однако даже на этом фоне почти-панегирик «онтогносеологу» Лифшицу выглядит любопытно.

«Проблема не только в том, что тексты Лифшица полемичны и отсылают к давно отзвучавшим дискуссиям, но и в том, что невозможно его однозначно классифицировать, невозможно соотнести устремления мыслителя с историческими тенденциями его эпохи. Лифшиц — марксист. Но был ли это революционный марксизм, делающий ставку на преобразование общественных отношений в мировом масштабе всеми доступными средствами, или сталинский, озабоченный сохранением конкретного (и теперь уже несуществующего) государства? Лифшиц — критик искусства, он не принимал модерн и рассчитывал на восстановление классической эстетики в бесклассовом обществе. Но что бы он предложил делать художникам и писателям, если бы строительство коммунизма пришлось отложить на неопределенный срок, а альтернатив модернизму в искусстве просто не было? На подобные вопросы трудно найти прямые ответы у Лифшица-теоретика». ©

— Мимими. Только «Партийность и реализм» 1975 г. не забудьте.

Ламентационно-экологическое (традиционное)

Нет, всё-таки climate change — это вам не фунт изюму. В филологической рассылке пришло очередное приглашение на семинар (все же помнят, что каждый литературовед — практикующий эколог par excellence, а каждый суслик — агроном):  

“Addressing the overlapping issues of social oppression and spatial injustice – such as exploitation of natural resources, unsustainable urbanisation, aggressive agriculture – demands a radical transformation of local, national and global spaces. Energy transitions, investments in public infrastructures and services, provisioning of safe and affordable housing, and restoration of green and blue spaces are just some of the changes we need to see. Emergency governmental responses to COVID-19 initiated rapid and radical societal changes that would have previously been unimaginable to many.

Новое лавкрафтовское факсимиле в Кембридже: фото

И немного фото: сертификат обязательно обрамлю, конечно же, и что-нибудь придумаю с хранением факсимиле.

Новое лавкрафтовское факсимиле в Кембридже

Постараюсь кратко (хоть и немного взволнованно; простите за неровный почерк). Примерно полтора месяца назад я приняла участие в фандрайзинговой кампании по выкупу оригинальной переписки между Лавкрафтом и его другом и коллегой Фрэнком Белнапом Лонгом, находящейся в частной коллекции (я постила апдейты на эту тему).

Небольшая справка: ГФЛ известен не только как один из корифеев литературы хоррора и основатель Мифов Ктулху, но также еще и как журналист и редактор, писавший для любительских изданий Weird Fiction (т.н. зинов, -zines). Его корреспонденция насчитывает около ста тысяч (!) писем — только вдумайтесь в эту цифру (это еще и в пандан к легенде о лавкрафтовской нелюдимости и неумению общаться с людьми; не верьте, это чушь).

Примерно четверть эпистолярного наследия ГФЛ была опубликована — вначале издательством “Arkham House” (ближайшими друзьями и сподвижниками ГФЛ Дерлетом и Вандреем), а чуть позже, с конца девяностых и до сегодняшнего дня — моим любимым издательством “Hippocampus Press”, которое специализируется на академической Лавкрафтиане и хоррор-худлиту высокого качества*, и двумя бессменными редакторами томов переписки — звездой научного лавкрафтоведения С.Т. Джоши и его коллегой Дэвидом Шульцем.

Сезон магнолий в Кембридже

O the pleasure with trees!

The orchard—the forest—the oak, cedar, pine, pekan-tree,

The honey-locust, black-walnut, cottonwood, and magnolia. ©

    

Wandelbury wanderings (En)

There are not so many things prettier than an East Anglian spring: Cambridgeshire as a county is a standard target of lousy jokes about the muddy “flatness” of its landscapes, but the thing is that in crystal clear weather, as it was today, the view is outstanding and the colours are incredible.

Wandelbury Park, a nature reserve based on an ancient Roman footpath, is located on the south of central Cambridge: from here, you could continue either to Haverhill or Fulbourn. To reach the park, you have to walk between the Gog Magog Hills (just in case you need some of your biblical references—not necessarily that useless: you never know, after all).

Once you’re there, you can’t stop: the park is roughly circular, approximately 8 miles or so in diameter, and you always can choose a route that will be just ever so slightly different—more woody, less daffodily and vice versa (or both).

The main thing you surely need is fresh air: it can intoxicate you, but it’s never enough. We spent four hours there (including a longish way home: we goofed a bit), but it was lovely, lovely, lovely.

Кембриджское-внезапное

Слоняясь по центру, наблюдали неслыханное — группки граждан, сидящих на лужайках перед Кингз колледжем. В старопрежние (до-ковидные) времена тамошние портеры гоняли бы их вениками и вилами (с кингзовскими, канешна, гербами) резво и живо, но смягченье нравов в преддверии отмены локдауна сделало свое прогрессивное дело: почтенная публика, исполненная , как говорится, внутреннего достоинства, тихо жует свои авокадные сэндвичи в траве.

Прошли мимо Питерхауза (старейшего колледжа в Кембридже), и я вспомнила, что именно он — и прежде всего, он — стал прообразом шарповского Покерхауза (“Porterhouse Blue”), злой и остроумной сатиры на кембриджскую академическую чопорность: сам Шарп, впрочем, закончил Пемброк.

Здесь неожиданно похолодало, но нарциссы, тюльпаны, гиацинты и магнолия цветут вопреки всему.

Extinction Rebellion: yet again

А у нас после некоторого перерыва на манеже все те же: борцы и борцыцы за чистый воздух и удобрения без ГМО дали Айседору Дункан перед воротами отделений двух местных банков. Кому сказать спасибо, что не насрали под дверью, назвав это иммерсивным эко-хэппенингом? Все еще, конечно, впереди: не будем подсказывать. 

Cнова вспомнила Зою Воскресенскую и ее «Девочку в бурном море» (я когда-то уже цитировала ее здесь в блоге по схожему поводу):

- Я дала себе обет, — сказала громко пани, чтобы все слышали, — до тех пор, пока доблестные английские войска не освободят мою страну, не красить губы и не есть шоколада. Мы тоже должны страдать.©.

..Каждый раз вспоминаю, когда вижу мудаков из Экстинкшен Рыбеллион.

Было три Гоголя.

Первый бродил по мальовничим селам и слухав, як метушливі шинкарки ламентували «Щоб тобі чорт пику набив, свиня така, срака кобиляча», а козаки отмахивались и бурчали про себя «ач скажена баба, тьху», за белыми хатами начиналась уже ярмарка и девчата с парубками громко смеялись над пьяненьким ритором — не то Тиберием Горобцом, не то Григорием Пузохвостом.

Из бурсачьего мешка первого Гоголя выскочил второй — и побрел по петербургским улицам, мимо Фальконетова монумента на Васильевский, осторожно приглядываясь к шинелям одиноких прохожих и уворачиваясь от ворчливого будочника и чумазых трубочистов.

В переулках из его сюртука вылез третий и поехал в Рим, щурясь от райского света и наблюдая за аббатом с olio di ricino в чашке кофию, а может, и за монсиньором, но поди пойми: их ведь можно различить только по цвету чулок и по величественной полноте.

А потом три Гоголя оседлали птицу-тройку и унеслись в степь, и с одной стороны у них было море, а с другой Италия. Сверху глядела на них, ухмыляясь, луна — нежный шар с припрятанными в глубине носами, сработанный, как водится, в Гамбурге.