Отрывки из «Драгоценностей» Баланчина мы когда-то давно, лет уже пять тому назад, смотрели на сцене Ковент Гарден: кажется, Большой тогда приехал на гастроли с очередными «Русскими сезонами». Но то были отрывки – великолепные и яркие, они давали, конечно, представление о красоте полномасштабного представления, но все-таки хотелось увидеть балет целиком. И вот, наконец-то, это получилось: сегодняшние «Драгоценности» на сцене Большого были прекрасны – безо всякого преувеличения, в том первоначальном смысле слова, когда гармония движения безупречна, а соположение танцевального ритма и музыки идеально.
Мы все помним из истории создания балета, что Баланчин планировал постановку как трехчастное посвящение своим главным танцевальным местам вдохновляющей силы – Франции («Изумруды»), Штатам («Рубины») и дореволюционной России («Бриллианты»). По сути, конечно, это не один трехактный балет, а три одноактных, причем каждый разворачивает свою собственную историю – французского куртуазного Средневековья, решенную средствами западноевропейского балетного искусства («Пеллеас и Мелизанда»/ «Шейлок» Форе), американского модернизма и авангарда в вариациях контемпорари танца («Каприччио» Стравинского) и русского классического балета (Третья симфония ре мажор Чайковского).
Моя любимая часть – первая, «Изумруды»: плавная и изысканно-закругленная, она выглядит камерной в сравнении с динамичной второй («Рубины») и торжественной третьей («Бриллианты»), но в ней есть спокойное изящество и трубадурский романтизм, вызывающий в памяти мечтательные строки поэмы Гюго:
Будь то Урганда иль Моргана, —
Но я люблю, когда во сне,
Вся из прозрачного тумана,
Склоняет фея стебель стана
Ко мне в полночной тишине.
В этом смысле «Рубины» — полная противоположность «Изумрудам»: фигуры синкопированного танца с резкими отточенными движениями, вакхические и флэпперские одновременно, рождают в воображении и картины монументального американского ар деко с его первыми небоскребами в Нью-Йорке, Чикаго и Филадельфии, и мюзиклы Бродвея, и фотографические полотна Ман Рея, и футуристические пейзажи замка Ксанаду из киношедевра Орсона Уэллса.
Выбранные в качестве коды «Бриллианты», конечно, не случайны: невероятная техническая сложность центрального па-де-де – продолжение-амальгама традиции классических постановок Петипа, Горского, Иванова и Фокина, идеальное сочетание прыжков, пируэтов и поклонов, совершенная мелодия танца.
Интересно, что зрители в кинотеатре не расходились до последнего поклона артистов: эффект присутствия получился абсолютным, и белый экран из преграды превратился в балетный бинокль.
No comments :
Post a Comment