I don’t know about you, but as for myself, every time I start working on something new—or return to my old paper in order to “zhuzh”* it a bit (forgive me my slightly redditish approach)—I have to re-arrange my necessary reading a bit, which immediately leads to re-organising as many shelves as possible.

So it goes: theoretical Lovecraftiana/horror studies (classical editions) first (including my Hippocampus Press gems), Modernist/Silver Age/Decadence/East Anglian folk horror things second.

Also, my art books: finally I set them all out as I’ve planned for many months, but constantly postponed. Feeling mildly satisfied: ’tis not the end, but the beginning

__________

* To fluff it up

Л.В. Куравлев (1936 – 2022)

О Леониде Куравлеве когда-то давно, когда мы были еще детьми или подростками, сложилось мнение как об актере талантливом, но по большей части придерживающемся одного амплуа – простоватых героев, которые вечно попадали в какие-нибудь комические передряги, и при этом их простодушие никогда не было вымученным, но органическим и не раздражающим глаз.

По сути, конечно, так оно и было: как тут не вспомнить Пашку Колокольникова-Пирамидона с его бахвалистым «не я, доктор, в нее влюбился, а она в меня» и оживленно-испуганным диалогом с бабкой Марфой о девушке-Смерти, наивную наглость Афони – то в диалогах с начальством, то с богемной красоткой (- А я знаю, кто вы! Вы — крокодил Гена! - Такой же красивый? - Такой же добрый!), то с плюгавым мужичком на танцах (титька тараканья!), или безалаберного Аркадия, выводящего рулады “Come prima” с хорошей и несчастной девушкой Пашей Строгановой, ткачихой и Жанной д’Арк. Много их.

A bit bookish (En)

More books to the god of academic procrastination!

If serious, I’m very happy to obtain this vintage copy of classic horror studies, “The Supernatural & English fiction” by Glen Cavaliero who takes the complex scholar approach towards rereading the staples of English Weird/supernatural fiction.

And, of course, Robert Aickman’s stories never disappoint.

Прекрасное от любимого музея: сотрудники, коллеги и друзья Музея-квартиры А. Блока рассказывают о месте поэта в их жизни и работе.

Большое спасибо Василию Элинарховичу Молодякову за напоминание о третьей книге 92 тома «Литнаследства»: на меня примерно такое же колоссальное влияние оказала пятая книга из него же (сразу же ставшая библиографической редкостью; шутка ли, вышла в 93 г.) с коллекцией статьей об изучении поэта за рубежом (в Италии, Японии и Болгарии), среди которых совершенно отдельное и особенное место занимает «Блок в английском и американском литературоведении» авторства легендарной Аврил Пайман (надо уже, наконец, выбраться в ее родной Дарэм).

Помню, как искала эту книгу на развалах Олимпийского и как бодрый старичок запросил за нее и лежащего рядом Ясперса тысячу рублей, которых у меня, конечно, в далеком 1998 году не было и в помине, и как Сергей Андреевич позже подарил мне свой экземпляр, за что я ему до сих пор невероятно признательна.

В день снятия блокады Ленинграда вспомнила вдруг, как в свою вторую научную командировку в Питер (март 1999 года) мы с Сашей навестили тетушку моего первого научрука Владимира Захаровича – он просил передать ей гостинцы и теплые приветы. Забыла, увы, ее имя и отчество – память все-таки капризная штука, подводит…

Помню, как тряслись в переполненном троллейбусе где-то в районе Нарвской (все пассажиры сидели друг у друга на головах с неизменным невозмутимо-вежливым выражением лица), как долго потом искали нужный дом в бесконечных линейных высотках и как после всех поисков нашли его, наконец. Дверь нам открыла крошечная старушка в темном шерстяном платье с кружевным воротничком – исполненная того самого непринужденного и естественного благородства, о котором так много написано и сказано, нет смысла повторяться.

Так, слегка отряхнулась и наметила самые ближайшие рабочие планы:

1. Довести до ума статью по итогам конфы «Рецепция литературы ‘серебряного века’ в культурах Европы и США» — дедлайн: 5 февраля.

2. Работать над статьей для имлийского сборника по западноевропейской готике — дедлайн: июнь.

3. Рецензии на сборники Вяч. Иванова — Иерусалимский и итоговый по конференции 2016 г. (у меня есть в печатном виде) — дедлайн: весна.

4. Доклад на BASEES — дедлайн: начало апреля.

5. Заявка на НекрономиКон (скоро) — дедлайн по статье: июль-август.

...Танцуем, концентрируемся и говорим «нет» внешней ебанине.

Ну и, конечно, какая же Burns Night без Кранахана! Sláinte Mhath!

Папе 76

Папе 76.

У меня никогда не получится думать о нем как о старике: его голос по телефону все такой же молодой и спокойный, как и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Тогда, в 1992, отцовский голос, правда, звучал чуть послабее: после странно-долгого перерыва (отговорился тем, что летал в командировку в Борогон и Харауллах, дальние якутские улусы, и вертолет надолго застрял в одном из поселков из-за начавшегося снегопада) папа терпеливо выслушивал мои путаные рассказы о первых месяцах в университете, вставлял короткие, по делу, реплики и просил все-таки по возможности сильно не напрягать глаза. Это потом уже, примерно через полгода таких коротких созвонов, мы (я и бабушка с дедушкой) узнали, что у отца за несколько месяцев до этого случился обширный инфаркт и его спасли только чудом. Зная, что я и старики сразу бы бросились на помощь, он решил скрыть этот от нас, чтобы не мешать началу моей учебы. Свои каникулы после первого курса я провела с ним в подмосковном пансионате, где он восстанавливался после лечения, и мы долго (врачи прописали папе длинные прогулки) бродили по заброшенному парку, пахнущему сырой хвоей, и он спрашивал меня об учебе и научных планах.

А хорошо: моему бложеку — тихой болотистой заводи с пираньями, замаскированными под лягушек, пристанищу академик крониклз, лытдыбров, зубовного скрежета и фотокарточек сада в вечное английское межсезонье — исполнилось сегодня девять лет. Только бы блогпогост, моя отрада, моя заброшенная лавка-свалка древностей, ничего не поменял и, упаси бог, не сделался снова популярным. Впрочем, вероятность этого ничтожно-мала, поэтому есть все основания для сдержанной радости.

Уж ежели ваше cacoethes scribendi, ненасытное желание писанины, периодически дает о себе знать, можно делать это тайно: поросшая мхом бывшая соцсеть для этого лучшее место.

«Драгоценности» (Большой: прямая трансляция)

Отрывки из «Драгоценностей» Баланчина мы когда-то давно, лет уже пять тому назад, смотрели на сцене Ковент Гарден: кажется, Большой тогда приехал на гастроли с очередными «Русскими сезонами». Но то были отрывки – великолепные и яркие, они давали, конечно, представление о красоте полномасштабного представления, но все-таки хотелось увидеть балет целиком. И вот, наконец-то, это получилось: сегодняшние «Драгоценности» на сцене Большого были прекрасны – безо всякого преувеличения, в том первоначальном смысле слова, когда гармония движения безупречна, а соположение танцевального ритма и музыки идеально.

Мы все помним из истории создания балета, что Баланчин планировал постановку как трехчастное посвящение своим главным танцевальным местам вдохновляющей силы – Франции («Изумруды»), Штатам («Рубины») и дореволюционной России («Бриллианты»). По сути, конечно, это не один трехактный балет, а три одноактных, причем каждый разворачивает свою собственную историю – французского куртуазного Средневековья, решенную средствами западноевропейского балетного искусства («Пеллеас и Мелизанда»/ «Шейлок» Форе), американского модернизма и авангарда в вариациях контемпорари танца («Каприччио» Стравинского) и русского классического балета (Третья симфония ре мажор Чайковского).

Неплохое начало дня: BBC East Anglia запустило прямое включение с норфолкских болот, с дятлами, журавлями и аистами — умиротворение и благорастворение воздусей, в общем. Репостнула под настроение. Но стоило мне тэгнуть френдессу, чтобы обменяться красотами (она делает чудесные репортажи из леса), как live мгновенно превратился в жесть и данс макабр: вместо райских видов внезапно пошли кадры с сапсаном и воронами-стервятниками, рвущими на куски тушу не то косули, не то еще какого парнокопытного. Вот тебе, бабушка, и болотное благолепие с равнодушною природой, чтоб ее. Сплошные гот крониклз, хоррор крониклз.

…Снесла пост к чертям собачьим, конечно.

На удивление неплохая статья* в недавнем (от 6 января) LRB о Зебальде. Вообще говоря, это рецензия на его новую (правда, я специально не выясняла, сколько именно всего было о нем написано, и, в частности, о его жизни) биографию от Кэрол Ангье**, “Speak, Silence: In Search of W.G. Sebald”. Если я правильно понимаю, во главу угла Ангье, а вслед за ней и Майкл Вуд, автор статьи, ставят зебальдовское умолчание, превращенное в рефлексию длиной в литературную жизнь, о посттравматическом синдроме немца «после Второй мировой» (см. Гюнтер Грасс) — глубоком, тяжелом и страшном.

Собственно, статья начинается с главного и важного для понимания авторского метода литературного наведения — описания странной и внезапной смерти Зебальда (погиб в автокатастрофе в 2001 г., когда его машина столкнулась с грузовиком: вскрытие при этом показало, что он умер от сердечного приступа еще до столкновения) и рассуждений на тему того, была ли его гибель роковой случайностью или все же тщательно подготовленным самоубийством, замаскированным под катастрофу — на это наталкивают, к примеру, разговоры Зебальда с ближайшим кругом и намеки на то, что любое существование после пятидесяти теряет для него всякий смысл.

“In this room was nothing but windows, and between two windows there was a door, which was covered with nothing other than a great polished looking glass. And these windows and these looking-glasses were optically opposed to one another, so that although the sun (which was now shining exceedingly brightly) beat only upon one door, yet (after the windows towards the sun were opened, and the doors before the looking-glasses drawn aside) in all quarters of the room there were nothing but suns, which by artificial refractions beat upon the whole golden globe standing in the midst; and because (besides all this brightness) it was polished, it gave such a lustre, that

none of us could open our eyes, but were forced to look out of the windows till the globe was well heated, and brought to the desired effect.

Here I may well avow that in these mirrors I have seen the most wonderful spectacle that ever Nature brought to light, for there were suns in all places, and the globe in the middle shined still brighter, so that we could no more endure it than the sun itself, except for one twinkling of an eye.”

(The Chymical Wedding of Christian Rosenkreutz, 1616)

Hawthorne: now in Cambridge (En)

Another successful trip to one of the local antique shops: Salem Edition of “Mosses from an Old Manse” by Nathaniel Hawthorne, whom I love dearly. It’s a hardcover from the Houghton Mifflin Company publisher (Boston-New York, 1894)—not the rarest by all means, but surely a great one. The book is in a fair condition, and I am so glad I spotted it just in time.

Окончание эпидемии?

Так, ну что. Cо следующей недели режим чрезвычайной ковид-ситуации отменяется: маски можно не носить, ковид-паспорта проверять не будут, почтенная публика возвращается на работу в офисы, и вообще, все выглядит так, как будто мы-таки движемся в сторону нормальной (читай: до-эпидемической) жизни. Все бы ничего, но любой дурак понимает, что Джонсон делает все вышеперечисленное не по доброте душевной и не потому, что так сказал Главный Санврач современности, а с одной-единственной целью — спасти свою жопу и премьерство и усмирить бушующее от ярости население, для которого его вечеринки с дешевым бухлом, залитым в кулер (!), из ближайшей забегаловки, стали последней каплей (pun intended). 

Новость меня, признаться, изрядно удивила и не сказать чтоб обрадовала: с одной стороны, этот самый омикрон и вправду домутировался до слабой версии, но с другой, народ пока что болеет, и в больших количествах — хорошо хоть, с минимумом смертельных исходов, но все же с массой неприятных и ощутимо-тяжелых для здоровья последствий. 

В общем, fono (fear of normal), страх возвращения к до-ковидной жизни никто не отменял, и что-то мне кажется, что камбэк будет не самым легким.

Nothings and triviality

Тематическое разнообразие рекламных листовок, подбрасываемых нам в letter box *, неизменно радует: хочешь-не хочешь, а даже в утомленном январской послепраздничной рутиной воображении внезапно выстраивается галерея ярких картинок.

Реклама услуг садовников** (художественный контуринг деревьев и кустарников – викторианский абрис вашего облезлого палисадника за полцены), буколические дома престарелых с фотографиями насильственно улыбающихся зубастых старушек, газетка формата «Пионерской правды» «Вместе построим светлое зеленое будущее» от либдемов, жалюзи и шторы «от производителя» со скромным адресом в затрапезном Лютоне, прокламация «Все на марш за социальную справедливость: скажем ИМ наше твердое нет», и вот уже в голове сформировался бойкий сюжет: бабуля-невидимый боец экологического фронта и заслуженный либеральный демократ околотка, только что повесившая лютонские занавески в своем аквариумном домике, отправляется на демонстрацию «Останови рептилоида: купи фольгу в продмаге» с друзьями из богадельни садового некоммерческого товарищества «Веселый Ньютон».

_____________________

* Почтовая щель в двери.

** Здесь они торжественно именуются «хирургами деревьев», tree surgeon’ами.

Все-таки любопытно, почему Нью-Йоркер стал внезапно подбрасывать мне в фейсбучную ленту свои старые публикации — в основном, из архивов ранних двухтысячных (поэтому их можно-таки читать без пейволла). Среди них, впрочем, попадаются и отностельно-свежие, как, к примеру, вот эта (декабрь 2020 г.): она снова об Элиоте и той самой части принстонского архива, которая тогда была только-только открыта для исследователей. Описывая несчастливый треугольник «Элиот-Эмили Хейл-Вивьен» (я уже упоминала о нем несколько дней назад в связи с нелицеприятными и едкими высказываниями Вирджинии Вулф в адрес Вивьен), автор статьи, Мишель Тейлор, делает ремарку, полную горького сарказма:

At this point, he considered Hale both his saintly muse and his ideal reader. “There is no need to explain ‘Ash Wednesday’ to you,” he told her. “No one else will ever understand it.” (In his wife’s copy of “Poems 1909-1925,” he had written, “For my dearest Vivienne, this book, which no one else will quite understand.”) ©

...Ей-Богу, чем меньше все же знаешь о личной жизни гениев, тем крепче спишь.

Сегодня был волшебный день: все-таки удивительно, как встреча с любимыми друзьями, которых не видел целую вечность и с которыми не мог наговориться, солнечный день и Кембридж, куда вернулись перед началом семестра студенты (ковид, уходи), бесконечно радуют и способны невероятно воодушевить. Страшно мы все соскучилась по старой доброй нормальности.

Midwinter spring is its own season

Sempiternal though sodden towards sundown,

Suspended in time, between pole and tropic.

When the short day is brightest, with frost and fire,

The brief sun flames the ice, on pond and ditches,

In windless cold that is the heart’s heat,

Reflecting in a watery mirror. ©

Дошли сегодня до Ботсада (погоды стояли прекрасные, но, увы, недолгие: здесь, как это обычно водится, нужно успевать наслаждаться солнцем, пока его выдали на пять минут; завтра вся лафа уже закончится), а там — нате вам: подснежники уже свирепствуют вовсю. Но чорт побери, 14 января всего лишь! Старый, так его растак, Новый год! Нет, определенно сказка про двенадцать месяцев все больше становится похожа на руководство к действию, последовательно воплощаемое в жизнь.

Со Старым Новым годом, дорогие друзья! Есть шанс загадать все желания еще раз, и пусть они обязательно исполнятся.

Nothings and triviality

Какой-то пустой день, и это несмотря на хорошую погоду: устойчиво-нудно болела голова, ныл зуб, а вечером уронила на ногу нож для резки овощей, и он упал аккурат острием на средний палец левой ноги (стояла в шлепках) — удивительно, что отделалась при этом царапиной.

***

На днях заметила цветущий у дороги белый нарцисс тацетту ‘Scilly White’ (на стебле несколько душистых цветков с очень сильным ароматом) — вначале один, потом еще несколько, разбросанных по лужайке. Красиво, конечно, но, воообще говоря, это чорт знает что такое: еще подснежники не вылезли и крокусы, едва проклюнулись акониты, и вот на тебе. Вообще, эта невыносимая теплынь страшно бесит уже.

Деконструктивное-мистериальное

В ленте реклама одежды от деконструктивной революционерки Ann Demeulemeester, где все как полагается — угрюмые физиономии, нечесаные волосы, длинные костлявые конечности выпирают из чорных плащей, и в голове теперь вертится озвученное голосом Крамарова: «Куплю себе колесницу подороже, пошью хламиду с кровавым подбоем, и в Элевсины: у меня там знакомый жрец мистерии проводит аккурат перед закрытием сезона».

Л.Д. Менделеева (Блок): 140

«Так, Лалалка, не беспокойся, что пишу редко — не «взыщи». Я думаю, ты видишь, как это выходит, что написать трудно. Из палаты прибегаю в комнату и прямо валюсь на кровать; а потом надо торопиться идти. В палате же свободное время не всегда; а когда есть, другой раз сидишь столбом и пошевелиться лень».

(Из письма Л.Д. Блок А.А. Блоку, 24 октября 1914 г., Львов)

Сегодня 140 лет Любови Дмитриевне Менделеевой (Блок).

В день ее юбилея особенно четко понимаешь, как все-таки обидно ограничен привычный и до сих пор, несмотря на вал публикаций по теме, устойчивый взгляд на нее как на сомнительную Музу, избранную Блоком по странному стечению обстоятельств и не оправдавшую возложенных на нее мифопоэтических надежд. Более того: огромное множество статей об ЛДМ – почти всегда ламентации с явным уничижительным оттенком, и они до сих пор! – не обходятся без неизменных (и неважно контекстуализированных) цитат из ее автобиографии «Были и небылицы…»* о Прекрасной даме, которая «взбунтовалась», выбранных в качестве финальной саморазоблачительной инвективы.

NecronomiCon-2022: состоится!

6 января, когда я была занята приготовлениями к православному Рождеству, пришла радостная новость: организаторы НекрономиКона (Нильс Хоббс) сделали официальное заявление, в котором подтвердили, что главный лавкрафтианский фестиваль сезона все-таки состоится в августе этого года, как и намечалось ранее! Ура!

Я безмерно счастлива и жду рассылки/call for papers в рамках Армитадж симпозиума: окончательное (во многом формальное) подтверждение и зеленый свет на бронь в гостиницах Провиденса будет дан через месяц, 18 февраля, а пока — радостное предвкушение встреч с коллегами, желание писать о ГФЛ и читать гиппокампусовские книги.

Постновогодние медленные tutti quanti: Элиот, Вулф и безумная Вивьен

Прочла в Los Angeles Review of Books статью о дружбе Т.С. Элиота с Вирджинией Вулф на материале недавно открытой принстонской части архива (произошло это совсем недавно, в 2019 году): из нее мы также узнаем о подробностях личных отношений Элиота с Эмили Хейл, в которую он был к тому времени уже долго и безнадежно влюблен, и о конвульсивном браке с первой женой Вивьен. Как архивист, я понимаю, что без реальных биографических подробностей творческую биографию любого автора бывает выстроить довольно сложно (если, конечно, ты не формалист и не остраняешься каждую минуту — шучу: там свои тонкости), но как же и муторно, и тяжело, и просто неловко следить за перипетиями, иногда и почти крикливо-бульварными, в отношениях талантов, которые, и никуда от этого не деться, были все-таки обычными людьми из плоти и крови со всем причитающимся набором недостатков и слабостей.

Деде сегодня исполнился бы 101 год. Круглый сирота, чуть не умерший от малярии в 1935, запорожский казак, герой-полярник, мой защитник в детстве, мой самый близкий после бабушки друг, великолепный рассказчик, певец и балагур.

И наши телефонные разговоры:

- Деда, привет! Это ты?

- Ну а кто ж! Свои ребята, члены профсоюза!

...С днем рождения, дорогой. Всегда помню и люблю.

Православное Рождество в Кембридже

Христос рождается, славите!

Христос народився, славімо Його!

Christ is born! Glorify Him!

Православный Сочельник

Вифлееме, уготовися, благоукраситеся, ясли, вертепе, приими: Истина прииде. Сень мимотече, и Бог человеком от Девы явися, вообразився якоже мы и обожив плоть. Тем Адам обновляется, со Евою зовуще: на земли благоволение явися спасти род наш.

Ныне пророческое прорицание исполнитися грядет, тайно глаголющее: и ты, Вифлееме, земле Иудова, никакоже наречешися менши во владыках, предуготовляющи вертеп: из тебе бо ми изыдет Игумен языков во плоти, от Девы Отроковицы Христос Бог, Иже упасет люди Своя новаго Израиля; дадим Ему вси величие.

“David Suchet: Poirot and More. A Retrospective” (Harold Pinter Theatre)

Вчерашний моноспектакль (строго говоря, спектакль-интервью, но, конечно — конечно! — это был театр одного актера) “David Suchet: Poirot and More. A Retrospective” — безупречное оглавление для актерского opus magnum, когда все роли выстраиваются в гармоничный хронологический ряд, и актер-творец, созидатель, мим, конферансье и художник слова, проводит зрителей по галерее своей жизни, и в этом нет никакой завершающей (эпи)ложной горечи, а только блеск, и очарование, и чистый восторг.

Дэвид Суше, знакомый всякому, кто смотрел хотя бы одну-две серии киноклассики, снятой по легендарной антологии Кристи о бельгийском сыщике британским ITV, как будто бы не нуждается в представлении, и в этом скрыта особая — лукавая — тонкость его «Ретроспективы»: публика видит рождение обыкновенного театрального гения (не метафора, правда), покорившего лучшие сцены Англии и мира и подарившего подмосткам вереницу разноплановых героев, от шекспировского Шейлока и католического кардинала до сардонической (и заносчивой, и невероятно-уморительной, и милой) леди Брэкнелл.

Сергей Андреевич Небольсин (1940 - 2022)

Вчера вечером узнала, что 3 января умер Сергей Андреевич, мой второй научный руководитель, благодаря помощи и усилиям которого и состоялась моя имлийская защита диссертации в 2003.

Предпосылки нашего знакомства были очень кинематографичными: из-за цепи несчастливых событий (случайностями, впрочем, их назвать трудно) мне так и не удалось попасть в дневную аспирантуру моего (запорожского) университета, и это, конечно, очень меня подкосило в далеком уже 1998 году: мой первый научрук, прекрасный Владимир Захарович Табарев, Царствие ему Небесное, посоветовал мне собрать все документы (в том числе и заверенные справки о сданных в аспирантуру экзаменах) и сказал, что теперь нужно двигаться дальше и ехать в Москву. Я тогда здорово испугалась: несмотря на то, что в Москве жил отец, перспектива переезда казалась мне тогда какой-то совершенно фантастической. 

А однако ж, как выяснилось, Владимир Захарович связался со своим старым коллегой еще по МГУ (фамилию уже, к сожалению, не помню), который не успел ответить на его письмо (скончался от рака): именно Сергей Андреевич, разбирая его архив и корреспонденцию, и нашел табаревское послание с просьбой помочь мне в моих научных поисках. Сергей Андреевич списался с Владимиром Захаровичем: так меня пригласили на собеседование в Москву.

Внезапное-литературоцентричное

- Захар, унеси Плутарха. Подай омаров, шампанского и шубу из волка. Уйду в поля, предаваться зимней неге.

Толкиену 130

Ровно в 9 вечера подняли наши бокалы за 130-летие главного Инклинга, профессора Толкиена, книги которого мне, восемнадцатилетней, метавшейся в полубреду коревой краснухи, внезапно открыли целый волшебный мир, куда не страшно было убежать:

...чтоб разъединить их всех,

Чтоб лишить их воли

И навек объединить

В их земной юдоли

Под владычеством всесильным

Властелина Мордора.

И даже о том, что он из Того, Другого Места*, сегодня вспоминать не будем.

______________

*Чье название мы здесь не произносим, конечно же!

Илийская елка-2022

Сегодня выбрались в любимый Или, прохладный и туманный Или, в котором температура всегда на несколько градусов ниже, чем в Кембридже. Навестили собор и придел храма, где, по преданию, когда-то был захороген, а позже утерян прах королевы-монахини Этельдреды, святой Одри Илийской, о которой я писала когда-то на заре своей жизни в Англии.

Приехали полюбоваться на рождественскую елку, и я неожиданно вспомнила свой первый визит в Илийский собор на рождественские/новогодние праздники. Было это в начале января 2013: зима тогда выдалась прохладной, почти настоящей, выпал снег и даже пролежал несколько дней (!). Мы долго бродили вокруг собора, а когда зашли внутрь, как раз началась литургия (evensong), я оглянулась по сторонам и ахнула: она стояла недалеко от алтаря, искрилась и переливалась золотом. Чистое волшебство: никогда не забуду. С тех пор ездить в Или зимой стало традицией, которая прервалась лишь однажды из-за ковида.

Отстраненное (сверху и немного сбоку) об «Иронии судьбы»

В полдень первого января можно никуда не спешить, гулять, доедать разное вкусное с праздничного стола, а еще – запостить обещанный апдейт по «Иронии судьбы», наконец-то просмотренной Ларри накануне (сделано это было каноническим способом: пока резали салаты™, т.е. готовили новогодний ужин).

Сразу скажу, что перевод в субтитрах был неплохой, хоть и не идеальный (это, как мы понимаем, и вообще вряд ли достижимо), причем не забыли перевести и песни, и стихи (ну, так себе, конечно, подстрочником, и все-таки общий смысл улавливался, да и ляпов особых не заметила – никаких аналогов нашим Джонам Баптистам etc.), поэтому сюжет фильма не потерялся.

А теперь, собственно, к сути. «Ирония» Л. очень понравилась! Отличная комедия положений плюс ромком, говорит. Главные выводы, сделанные им по итогам просмотра:

– все мужчины в фильме какие-то идиоты, зато женщины умные;

– ревнивому Ипполиту нужно было улететь в Москву и жениться на ревнивой Галье, и они стали бы отличной парой, постоянно выясняя отношения;

Утро нового дня

Это, пожалуй, стало одним из самых наших веселых и замечательных празднований Нового года — с «Иронией», праздничным столом, шампанским, звоном курантов каких-то лондонских часов (не Биг-Бена), фейерверками, концертом (и, кстати, внезапно очень неплохим), поздравлениями друзей и родных. Теперь главное, чтобы наступивший год оправдал наши надежды и стал годом освобождения и возобновления нормальной жизни.