Seaward goes the sun, and homeward by the down
We, before the night upon his grave be sealed.
A. Swinburne “The Cliffside Path”
И матрос, на борт не принятый,
Идет, шатаясь, сквозь буран.
Все потеряно, все выпито!
Довольно – больше не могу.
А. Блок «Поздней осенью из гавани…»
И, когда шумит океан,
Влажным гребнем чешет злая Моргана
Золото бледных кудрей.
А. Блок «Роза и Крест»
Я ждала премьеру «Маяка» с огромным и каким-то тревожным нетерпением: все мои американские друзья (преимущественно из лавкрафтианских кругов) уже успели его посмотреть и обменяться впечатлениями (дурацкие особенности проката). Я же, с другой стороны, старалась избежать любых обсуждений фильма, чтобы не сбить настрой и не вовлечь себя в наведенное кем-то другим предощущение – как оказалось, не напрасно.
«Маяк» оказался и таким, и не таким, как я себе нафантазировала, основываясь на трейлерах. Я ожидала (и боялась) увидеть буквальную лавкрафтианскую притчу о Дагоне, Иннсмуте и ночном океане с неизбежными цитатами из кольриджевской «Поэмы о старом моряке» – в каком-то смысле я ее и получила, но «Маяк» вышел вдруг не системно-буквалистской изобразительной лавкрафтианой («тентакли! тентакли! вокруг одни тентакли!»), которая так бесит меня в современном фандоме, а настоящей историей в духе Старого Джента.
Сценарий фильма основан на одном из сюжетов известной американской писательницы конца XIX в. и уроженки штата Мэн Сары Джуэтт, оказавшей, как пишут мои коллеги по ГФЛ, несомненное влияние на сюжетологию Лавкрафта.
…Хтонь в «Маяке» по-настоящему ужасна: она натуралистично воняет тухлым илом, плотью дохлых чаек («подойди, матрос – глазик выклюю») и блевотой допившихся до водяных монстров полубезумных хранителей света на берегу, она играет фасетами линз Френеля, вводит в кататонический транс, очаровывая одиноких и слабых людей (а откуда взяться силе, если неясно, сколько вас на острове и существует ли он, этот остров, вообще). Хтонь здесь пленяет, причем буквально: берет в плен и губит безвозвратно, потому что морскому царю всегда нужна новая жатва для бурь и мутной пены, выброшенной на берег вместе с двухвостой мелюзиной.
Диалоги Уинслоу (Паттинсона) и Тома Уэйка (Дэфо) – это, конечно, ступени инициации, только в отличие от классических мистерий здесь до конца неясно, кто жрец, а кто неофит: вполне возможно, что это всегда один и тот же человек, расщепленный надвое, как элементы в «Химической свадьбе» Андреаэ.
В диалоги «Маяка» вслушиваться трудно: герои говорят на бережно воссозданном для фильма архаичном новоанглийском диалекте, который для моего уха звучал как язык северных английских графств с ирландскими нотами, и это фильму только в плюс — ты как будто совершаешь важную для себя работу, пытаясь предвосхитить, какой поворот в разговоре будет следующим – и никогда не угадываешь, конечно.
Я бы определила жанр фильма как дагерротипный хоррор («В самом чистом, в самом нежном саване Сладко ль спать тебе, матрос?»): несмотря на то, что «Маяк» снят черно-белым, меня не покидало ощущение, что я наблюдаю разворачивающуюся прямо на моих глазах битву героев из викторианских альбомов: их вынесло на берег вместе с обломками разбитого судна, и скоро они сгинут, поглощенные береговым песком с грязной галькой, разбитыми ракушками и темным илом.
Моя коллекция любимых фильмов пополнилась: наконец-то.
No comments :
Post a Comment