Дисклеймер: поскольку фейсбук сожрал мой предыдущий длинный пост с картинками и хрониками (фрустрированно порицаю), постараюсь восстановить в памяти самые ценные мелочи того дня.
***
Ближе ко вчерашнему полудню все дороги снова привели к Пирсу, и мы ахнули: пляжи вокруг него полностью ушли под воду. Прилив, начавшийся, видимо, ранним утром, поглотил все видимое глазу пространство вокруг Пирса, бывшее до того отмелью нежных переливчатых красок. Old Bois Groynes, старые рассохшиеся волнорезы чернели на морском дне, и только самые верхушки торчали из-под толщи воды, обсиженные пятнистыми птенцами чаек.
Море, бывшее день назад ярко-синим, вмиг приобрело тот самый ни с чем не сравнимый темно-зеленый оттенок — цвет стекла викторианской бутылки из-под какой-нибудь не очень конвенциональной в наше время микстуры. Тяжелая прозрачность его манила, и мы сошли с парапета к тому, что накануне было началом пляжа: косматые невысокие волны жестковато ударили по ногам: не забывайся, ты не на юге, и Моргана здесь злее всех южных сирен.
***
Вылезло солнце, и снова стало жарко (правда, без обжигающего зноя первого дня); от Пирса побрели к пляжным домикам: их нарядная сентиментальность неизменно трогает — крабы, чайки, sandy toes & salty kisses — все, могущее показаться туристической глупостью, у моря выглядит уютным и никогда не пошлым. Пока шли, над нами всю дорогу реял воздушный змей — то застывал на мгновение, то рвался еще выше, к уплотняющимся на глазах облакам.
***
В одном из бесчисленных кромерских антик шопов, посреди брошек сомнительной ценности (и такого же безусловного шарма), страшненьких фарфоровых птичек-собачек, открыток с курящими девчонками из шестидесятых, слегка надколотых шкатулок и тарелок внезапно явилась нам как чорт из веджвудской табакерки хозяйка — бодрая загорелая дама лет семидесяти с лишним, в полосатой размахайке со старомодным выцветшим татуированным драконом на плече, которой не хватало только попугая с пиастрами для полного сходства с Флинтом — громко захохотала на вопрос Л., не боится ли она живущих в каждой винтажной вещице привидений.
- Да прямо уж, бояться их еще — уж я бы с ними договорилась! — и исчезла, растворившись за линялой ширмой шинуазри.
Откуда-то из противоположного угла материализовался ее муж — такой же загорелый и крепкий; открыл перед нашим носом кошелек, в котором тускло блестел кусочек серебра — четверть фартинга времен Иоанна Безземельного (я присвистнула: 12 век? 13?..): море, говорит, иногда радует сокровищами — редко, но бывает. (“No diggin’ ’ere!” подумала я: Монти Джеймс точно остался бы доволен).
No comments :
Post a Comment