Поговорила со своими: после долгого перерыва (так-то каждый день переписываемся в ТГ и вацапе, конечно) наконец-то услышала их голос, и это было короткое счастье. Вспомнили, что сегодня восемь лет, как не стало дедушки: «не дожил наш Петрович до всего этого ужаса, и хорошо». А потом они стали извиняться, что не могут пока съездить на кладбище к нему, бабушке и маме — «есть некоторые сложности». И еще: «Бачила по телевізору, що тут в якесь село прилетіли лелеки до свого гнізда, а оселі нема. Тож вони літали і гукали: не могли зрозуміти, що сталося».

…Мне очень сложно писать об этом, потому что любое проявление сильного чувства в сети от человека, прямо не вовлеченного в ад происходящего, часто рискует выглядеть дешевой спекуляцией на горе и скорби, и сама мысль об этом делает немым. «С этим к психологу». Но мне кажется, что молчать о любви — к близким, живущим в нечеловеческом напряжении войны, которые со всем их набором обыденных черт и мелких привычек при этом превращаются в героев (безо всякого преувеличения),— тоже неверно. Нужно писать об этом — с внутренней мерой такта и осторожности, но необходимо. Помогать — безусловно и писать — тоже.