В конце года на книжном развале купила за бесценок плохо изданную на английском книжку Батая “Literature and Evil”, перевод которой, «Литература и зло», попался мне когда-то в ПирОгах на Никольской (или это был куприяновский «Фаланстер»? нет, не помню точно), но у меня не было денег, и мне она тогда не досталась — впрочем, это все малосущественно.

Существенно же вот что. В главе, посвященной Бодлеру, Батай красиво обыгрывает идею симулякра — выпестованное им дитя, на радость постмодерна и на его же погибель:

Возможно, полноту его [Бодлера — Е. Ч.-П.] поэзии следовало бы связать с пребывающим в неподвижности образом попавшего в ловушку зверя — в этом образе, запечатлевшем его самого и упорно его преследующем, Бодлер беспрерывно черпает воспоминания. […] Творчество, получающее свои границы от прошлого, останавливается и, поскольку имеет смысл неудовлетворенности, не может сдвинуться с места и удовлетворяется состоянием незыблемой неудовлетворенности. ©

…Есть ли суверенитет у воспоминаний — внутри и вовне поэтического? Развивая динамику, они разрушают границы прежде незыблемого (и Бодлер тут — удачный батаевский пример), но коснеют, и распадаются, и исчезают навсегда, как известковые изгороди в океане забвения-Соляриса.