Конечно, мы ехали в Кромер и затем, чтоб совершить наш Великий Переход — снова, как и раньше, дойти до Шерингема вдоль песчаной отмели во время отлива. Как-то так само собой получается, что хожения эти становятся кульминацией наших кромерских каникул, и память о них в итоге обычно немного нахлестывается на все остальные впечатления и оживляет их, не давая потускнеть, до следующего года.
Нынешнее путешествие вышло самым тихим и созерцательным из всех: пять лет назад мы часто останавливались, осторожно прикидывая свои силы, два года назад я здорово сглупила, решив податься в путешествие в легких босоножках-эспадрильях, и переход от Вест Рантона до Шерингема был немного мучительным: песок на этом отрезке пути перемежается крупной галькой, и ступать по ней было неловко и скользко. Год назад стояла невозможная жара, и нам в какой-то момент и вовсе пригрезилось, что мы где-то на юге.
Не то сегодня: стояла роскошная прохладная погода, когда температура воды сравнялась с температурой воздуха (+16), и всю дорогу до Шерингема, все четыре мили, нас в спину подгонял приятный свежий ветер.
Очертания песчаных скал, истыканных флинтом, впрочем, изменились: во время последнего сильного зимнего шторма (не был ли он предвестником полной високосности двадцатого года?) часть скал обрушилась и съехала в море, и на их месте остался острый скос, напоминающий наспех отрезанный кусок песочного торта.
Старые волнорезы, old bois groynes, стоявшие тут с незапамятных времён, чёрные, облепленные макабрическими скользкими водорослями и пронзительно-зеленым мхом, тоже пострадали от шторма: многие из них сломаны, и между балок зияют дыры, а какие-то и вовсе исчезли — ушли в море, где стали добычей крабов и ракушек.
В маленьких бассейнах — вырытых в тяжёлом песке неглубоких ямах, обложенных все тем же флинтом, дети и собаки по-прежнему полощут всякую ерунду, а около Ист Рантона (несколько трейлеров на верхушке скалы, старая лодка без мотора, люди со складными стульчиками и зонтами) встретился нам человек, который внимательно осматривал песок, просеивая его сквозь ладони.
- Нашли что-нибудь? — спросил его Л. — Сокровища эпохи Альфреда Великого и других уэссекских королей?
- Да я все подряд смотрю, — честно признался дядька (норфолкский акцент теперь уже не спутаю ни с каким другим), — вдруг что интересное попадется? Но пока только кусочки свинца какие-то... Вот как этот. — Протягивает ладонь, в которой лежит темный камешек, по виду такой же, как и остальные.
Мы желаем дядьке удачи и бредем дальше, а Л. бормочет про себя: «Свинец, надо же...».
В небе реют воздушные змеи, и один из них, оранжевый осьминог, исполненный очей, струится выше всех, и мы не понимаем, кто его хозяин: двое других бегают вокруг своих бирюзовых и синих, пытаясь удержать их на приличной высоте, но не могут, и те срываются и с громким хлопком падают в набегающую волну, к радости приведённых на морские купанья собак.
Вдруг из одного маленького илистого бассейна вылезают три девчушки лет пяти, и у одной из них в руках леска, которую она держит небрежно и просто, сообщая тому, на другом конце, что он может делать все, что хочет, и он плывет себе, перебирая в пронзительной сини ярко-рыжими щупальцами.
No comments :
Post a Comment