Позднеиюльское-ностальгичное

Поняла, чего мне так не хватает в эти дни — позднеиюльских ароматов томящегося на плите рагу (или рататуя) из баклажанов: в моей семье, конечно, их никогда так не называли. Только икра из синеньких, только она.

Утром бабушка всегда давала дедушке наказ — батька, купи хороших синеньких и красных перцев на базаре (проверь, чтоб никакого гнилья в ящик не сунули!), и обязательно еще помидоров покрупнее и посочнее: пойдут на зажарку. Дедушка приосанивался, надевал белую шляпу (батька, не останавливайся только надолго, а то ты как заведешься с соседками, и на полчаса!..), молодцевато усмехался и уходил. Приносил полные авоськи баклажанов, молодой морковки, остального нужного, а мне — огромных ананасных абрикосов и первые початки молочной кукурузы (я уже пританцовывала около добытой снеди в нетерпении).

Бабушка приваривала синенькие в большой кастрюле, и пока они размягчались и теряли свою терпкую горечь, она распускала в большой чугунной сковороде подсолнечное масло-сыродавку (в Запорожье оно лучшее на свете) и томила в нем лук с морковкой и мясистыми болгарскими перцами: все это божественно пахло, я крутилась возле нее и спрашивала каждые пять минут, не готово ли.

Дошедшие до нужной кондиции баклажаны — вернее, конечно, синенькие, — мягко шлепались в овощную икорную смесь, бабушка быстро ошпаривала розовые помидоры (да, бычье сердце, само собой) и каким-то невидимым мне движением резала их быстро и аккуратно (у помидоров лопалась шкурка), затем погружала в сковородку: там все булькало, превращаясь на глазах в «настоящие синенькие». Несколько зубцов чеснока, зелень с балкона (петрушка и укроп), крошечный кусочек сливочного масла сверху, и мы садились есть. Я всегда просила у бабушки отрезать мне горбушку белого пшеничного каравая (той самой паляниці), намазывая ее густым слоем икры.

Ели неспешно: старики разговаривали о каких-то бытовых мелочах, а я наслаждалась ранним обедом, и каникулами, и тем, что позже мы с дедушкой пойдем на Хортицу, и по дороге я буду собирать яблоки — раннюю падалицу с деревьев из парка хортицкого профилактория.

Сейчас я готовлю икру сама, и пахнет она почти так же, хотя вокруг давно другая жизнь и язык, но на кухне остался крепкий баклажанно-перечный дух, а со мной — воспоминания о том, что ушло навсегда.