Хрупок сон лепидоптер

Вчера с френдом случился на ФБ преотличный бессвязный диалог, отправной точкой к которому послужила новая только что вышедшая в свет биография Кафки: автор работал над нею 20 лет. Судьба биографа пленила умы: запощу наш разговор и здесь, пожалуй. Буду перечитывать иногда долгими окукленными вечерами.

***

SV: Reiner Stach has spent more than 20 years working on Kafka’s life. Успел ли бедолага Стэч своей пожить?

Я: А вот это вопрос. Как увидите жука-оленя громадного, призывающего Жозефину и весь мышиный народ, знайте — это все Кафка, все она.

SV: Однажды Питер Стэч проснулся и обнаружил, что превратился в огромную бабочку. Он не мог понять, то ли он Набоков, которому снится Кафка, то ли Баранкин, потерявший сон.

Я: Пандемониум безотчетной энтомологической скорби.

SV: Тут влетает жена и кричит: “А где Райнер?”

Я: ...И он, собравшись с духом, ответил ей, как мог, беззаботно. “В этой бабочке нет ничего человеческого”, — прошептала она в ответ.

SV: И немедленно выпила.

Я: Она не пьяница! Она сердечница!

SV: Вот уже 20 лет она лгала Райнеру, что это капли от сердца.

Я: Энтомологический пароксизм, таким образом, был неизбежен.

SV: “Это какой-то морок”, — подумал Рильке, повернулся к стене и окуклился.

Я: ...А Верхарн заплакал и стряхнул скупую пыльцу.

SV: Но его рыльце оставалось в пушку.

Я: А гребневидный усик все так же тянется к перу, перо к бумаге, минута — и стихи свободно потекут.

SV: “Достать чернил и хлопнуть!” — подумал Мюллер.

Я: “И хлопни, сделай милость! — вскричала жена Райнера. — Ты думаешь, если я сама не окуклилась за 20 лет, значит, я всесильна?”

SV: “Не пей, Гертруда! — вскричал в ответ Райнер, — ты себя знаешь...”. В отличие от меня, подумал он.

Я: Свистит оно, как пуля у виска! Фалернское и рейнское, наверное.

SV: Иль папского замка оно. Но мы отвлеклись, дорогой читатель! Чета Райнеров тем временем снова заснула, и поседели их головы на одной подушке.

Я: Хрупок сон лепидоптер,

     рушить не моги,

     будет день, и снова в путь,

     рóстить имаги́.