Заяка на московсую конференцию: done

Кто, кажется, наконец-то придумал и сформулировал очень неплохую и потенциально ресурсную тему для грядущей октябрьской конференции в Москве «Биография и автобиография в культуре Серебряного века» (ИМЛИ РАН), тот я. Да будем!

Вздумала перечитать «Петербург» Белого — и с каким-то мазохистским удовольствием раза три возвращалась к сцене митинга, куда явилась в растрепанных чувствах ангел Пери с идейной идиоткой Варварой Евграфовной:

[...] и тогда взошла на эти ступени шестидесятипятилетняя земская деятельница и сказала собранью:Сейти полезное, доброе, вечное,Сейти, спасибо вам скажет сердечноеРусский народ!Но сеятели смеялись. Тогда кто-то вдруг предложил всех и все уничтожить: это был мистичный анархист. Софья Петровна не услышала анархиста, а вытискивалась обратно, и странное дело: Софье Петровне Варвара Евграфовна объясняла не раз и не два, что на митингах сеется все полезное, доброе, заслуживающее с ее стороны сердечного спасибо. А вот нет же, вот нет же!

...Поняла, что не в сардонической усмешке Белого тут дело: фрагмент не ироничен, а страшен. Проболтали, пролепетали восторженно, слушая себя с неслыханным самозабвением — кто, как не я, сеятель, кто, как не я, поведет и научит, чтоб лететь в расхристанные космические тартарары вверх тормашками, и чтоб горело оно все пропадом, кондовое и толстозадое. После индийских курительниц в изящных гостиных захотелось крови и блевотины. Получили с избытком.

Nothings and triviality

Подумала вдруг о визуализации фигур умолчания: когда-то давно, лет пятнадцать назад, в РГАЛИ делал съемку русский Harper's Bazaar (это уже потом его оригинальная версия здесь, в Англии, стала единственной, которую я долистывала до конца без ярко выраженного раздражения) — кажется, это была какая-то колонка, посвященная Анне Павловой и Ballets Russes; в конце они поблагодарили меня за работу и притащили несколько номеров в подарок. Было там, помнится, много всякой ерунды, какие-то неизвестные и абсолютно не интересные мне московские полудивы рассказывали о своих многотрудных косметологических опытах, в которые окунались, будто в Стикс (каждый раз как в последний: может быть, это было отчаяние уходящей разудалой натуры, бог весть), но вот фотосессии с актуальным тряпьем были смутно-хороши: почти хамдамовские модели, сложно обернутые в органзу с тускло поблескивающими то тут, то там бриллиантами, и почти не видно никаких силуэтов, так, намек, полулиния, из которой рисуется рука или выхватывается задрожавшее вдруг во время съемки веко с тенью ресниц, или прозрачный блик на скуле и мочке уха с заправленной прядью — все неясное, тревожное и как будто требующее продолжения — оно обязано дорисовать остальное, как если бы об этом напоминал свой Лепорелло своему же внутреннему Жуану.

Все было подписано — блузка Гуччи, юбка Ланвин, туфли Валентино etc. Но ничего этого не было видно, просто хрупкий и ломкий образ, вся прелесть которого и была в додумывании.

Кажется, это делают и сейчас, но мне уже неинтересно.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 13 (отъезд)

Auf Wiedersehen, München! Ich Liebe Dich.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 12 (передотъездное: фотографии)

Не удержалась и сняла вчера витрины с трахтенами и дирндлями — уж больно хороши. Все же здорово, что их носят не только люди зрелые, но и молодежь, миксуя баварскость с конверсами, модными футболками и baggy jeans.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 11 (передотъездное: фотографии)

Немного бытовых сценок и мюнхенской архитектуры:

Мюнхенские tutti quanti: ч. 11 (Нимфенбург: фотографии)

Немного фотографий зефира и пастилы из Нимфенбурга (не поклонница: скучновато, но ярко):

Мюнхенские tutti quanti: ч. 11 (Нимфенбург и передотъездное)

Дожди и серое небо двух предыдущих дней вновь сменились изнуряющей жарой, и во всем городе разлита томная осоловелость: сидят в кафешках пожилые пары, потягивают пиво и Spritz, гуси в парке дворца Нимфенбург яростно чистят перья, лебеди окунают головы в холодную воду фонтана, а зефирные нимфы и херувимы в росписях дворцовых покоев еще сильнее розовеют в солнечном свете — впрочем, рококошные завитушки в больших количествах все же утомительны. 

В Галерее Красавиц перед портретами одинаково прелестных женских головок (все как одна — то ли брюлловская графиня Самойлова, то ли пушкинская черноокая Россетти) стоит молодая женщина в никабе — я не вижу ее лица, но в позе читается напряжение и усилие. Из соседней галереи возвращается ее муж — молодой бородатый парень, она поворачивается к нему, он улыбается, а она стоит и смотрит на него или сквозь него — непонятно.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 10 (задумчивое)

Утром за завтраком открыла свежий номер Вагуэ из лобби отеля — с того последнего раза, когда держала печатный выпуск, утекло много времени, а фотографии, меж тем, стали еще размытее (обреченная туманность Андромеды), пропорции еще кубичнее — не в смысле Брака, а в смысле сапгировских Кубарика и Томатика (куда как веселенькая математика), модели еще андрогиннее и пофигистичнее: одна из статей была о чем-то вроде новой Ewig-Weibliche — много заскорузлых тряпок на ящеричных разноцветных тельцах, прихотливо накрученных друг на друга, сапоги в живенький ситчик, размазанная косметика. Знайте же: вечная женственность ныне в теле бессмертном на землю идет (на самом деле, нет)

Мюнхенские tutti quanti: ч. 9 (сонное)

Вдруг приснилось, что пригласили на конференцию в Тарту (?). Я пришла в зал под мраморной лестницей, уставленный старой мебелью, села в последний ряд, устроившись на груде пальто и курток, но выступление-то мое не готово — лавкрафтовские мотивы в блоковском «Осенний вечер был...» (да кто сейчас вообще так формулирует тему? беспомощно спрашиваю себя), и Р.Г. Лейбов иронично глядит на меня и говорит: «Ну так импровизируйте с тем, что есть, как ваша очередь дойдет», и я незаметно пробираюсь сквозь шерстяную крепость куда-то в узкий коридор и повторяю «Пред гением судьбы пора смириться, cöр» — точно знаю, что эта строчка заклинательная, и она вызовет в памяти все, что зачем-то хотелось написать.

Мюнхенское: ч. 8. Дахау

Записок из Дахау не будет. Фотографировать там, внутри, не поднялась рука, хоть съемка и разрешена. 

Слова там кончаются, как и время. Забыть это все невозможно.

Вечная память всем убиенным и Царствие Небесное.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 7 (рандомное)

Количество людей мужеска пола, юношей и стариков, облаченных в Lederhosen, поражает воображение: встретив нескольких около университета в первый день, подумала, что они репетируют Октоберфест или что-то в этом роде. Вообще, национальные баварские костюмы, и мужские, и женские, продаются на одной магазинной линии с Баленсиагой и Прада и стоят баснословных денег.

***

То самое прошлое здесь тоже на каждом шагу: в нумизматической витрине выставлены образцы рейхсмарок, и деньги с 1933 по 1945 гг. демонстрируются с заклеенными поверхностями. Повсюду таблички с именами деятелей антифашистского подполья «Белая роза» (аналога «Молодой гвардии»), казненных в 1943 г.

***

Во внутреннем дворике Резиденции стайка чернокожих студентов облепила зеленого сатира — клали головы ему на плечо, смеялись и как будто пели: сквозь стекло (я увидела их из дворца) не было слышно.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 6 (Резиденция Виттельсбахов: фотографии)

Фото к предыдущему посту (удивительно, но, кажется, мобилография вышла лучше, чем снимки на Панасоник):

Мюнхенские tutti quanti: ч. 6 (Резиденция Виттельсбахов)

Главное открытие Резиденции Виттельсбахов — ракушечный грот, построенный при курфюрсте Максимилиане, иезуите и воине, в конце 16 века (1580-е гг.): попав внутрь, с трудом понимаешь, где ты вообще находишься. Моя первая мысль — Дагон и Иннсмут, и тебя окружают фрактальные антропоморфные амфибии с мелюзинными хвостами. «Даже сейчас я лишь с большим трудом могу описать, что именно увидел, хотя это, несомненно, была некая разновидность тиары, как о том гласила пояснительная табличка. Высокая спереди, она имела широкое и причудливо изогнутое по бокам обрамление, как если бы предназначалась для головы, имеющей непривычное, даже нелепое эллиптическое очертание. Сделана она была в основном из золота, хотя примесь какого-то загадочного и более светлого вещества смутно намекала на то, что на самом деле это был довольно необычный сплав золота с каким-то столь же прекрасным, но совершенно неведомым мне металлом [...] и можно было часами любоваться ее поразительными, загадочными и совершенно нетрадиционными контурами — некоторые из них были строго геометрическими, а в отдельных явно прослеживались мотивы морской тематики, выгравированные или отлитые по основному фону с неподдельным мастерством и талантом подлинного художника».

...Собственно, все остальное уже не произвело такого сильного впечатления — зефирная барочная пена, кое-где подернутая патиной.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 5 (выпечка)

Творожные рулеты с маком, штрудели классические с яблоком и вишней, а еще со сливою (Zwetschentorte), и претцели соленые и сладкие с миндалем и изюмом, и хлеб белый пшеничный и ржаной — Бавария не для слабовольных. Ходишь в томленьи духа и говоришь себе: вот купим один десерт на двоих, мне же только ущипнуть и нанюхаться, но беспощадная совесть выпрыгивает как чорт из табакерки и орёт: “J'Accuse!”, негодная

(фото, увы, сделаны в разное время)

Мюнхенские tutti quanti: ч. 4 (Пинакотека: фотографии)

В Пинакотеке снимали в четыре руки: я на телефон, Л. на камеру. Получилось размыто, но все равно для меня ценно.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 4 (Пинакотека)

В Пинакотеке мы провели часа три или четыре, а кажется, что весь день: в который уже раз я словила себя на очевидной мысли, что даже на самый краткий (ознакомительный) осмотр масштабных коллекций нужны, как минимум, недели две, но где ж их взять. 

Такого чистого и полного впечатления от раннего и позднего Северного Возрождения я не получала, кажется, еще никогда, и архитектурная стройная скупость Старой Пинакотеки сыграла на руку, не отвлекая от живописи.

Северное Возрождение выразительно и страшно: в трогательной уродливости лиц, через которую проступает вдруг удивительная красота, в изломанности жестов, в повседневной эсхатологичности — постоянное предчувствие смерти и спокойная, и отчаянная к ней готовность. Босховские демоны и драконы Мемлинга — монстры из преисподней, которая вся в воспаленном мозгу, в измученном теле, вся Melancholia regnat — не отвлекайся, ты уже в аду. И вдруг итальянское кватроченто, вдруг золотоволосый Дюрер, с его аполлонической плавностью и спокойствием, и в его портретах уже видно все будущее европейского искусства, и Ренуар, и Шиле — эта наглядная, возникающая на глазах преемственность поражает, как и бледное свечение Рембрандта (весь французский и русский символизм уже как на ладони), и адресатка вермееровского письма в голубом платье — будто по соседству и будто в своей версии рая.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 3 (фотографии)

Одна из самых любимых моих подборок мюнхенских фото.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 3 (zoom in/zoom out)

Баварская пышность Мюнхена окружает со всех сторон: вчера малодушно словила себя на чеховской мысли о послеобеденной неге: развернешь газету, а «там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошел — читаешь, оно и приятно» — потом лениво идешь по знойной и тихой Гогенцоллернштрассе к университетскому саду в горячих солнечных пятнах. 

Представляю, как хорошо здесь жилось и писалось Тютчеву с его непроизносимой для местной светской публики фамилией.

***

Вертлявый официант вчера неожиданно расхохотался, когда вернулся со счетом («а? что? карта? а где она, где она?») — напомнил набоковского пианиста Бахмана с его мюнхенским же приступом, когда он, Бахман, порывисто выбежал на сцену и, выкрикнув что-то нечленораздельное, показал залу кукиш.

***

Память выхватывает из образа города неравномерные куски — шпили Фрауенкирхе, брусчатку, ведущую к Мариенплатц, университетские таблички, длинное южнонемецкое «Халло», претцели, сдобу, лица студентов, сидящих на каменных львах, собственную очевидную и от того приятную отстраненность.

Мюнхенские tutti quanti: ч. 2 (фотографии)

Они назвали это Шварцвальдским лесом (винная вишня, чорный шоколад и огромные цельные лесные орехи такой округлости и величины, что даже как-то и боязно): человек собьется с пути, потому что не знает дороги! ©

Мюнхенские tutti quanti: ч. 1 (фотографии)

И первые фото из Мюнхена:

Мюнхенские tutti quanti: ч. 1

Красота Мюнхена так ослепительна, что над моим восхищением смеются даже горгульи с Rathaus.

Так вышло, что мы живем в оживленном Schwabing, северной и очень, как выяснилось, светской части Мюнхена: здесь до глубокой ночи открыты рестораны и кафе-мороженые, и молодежь вперемежку со стариками сидит на улице, потягивая кто пиво, кто Spitz, кто крепкий кофе с сигаретой (курят здесь нераздражающе-много). Наш отель, впрочем, выходит окнами на маленькую церквушку, от которой долетает до открытого балкона колокольный звон.

От нас пешком можно добрести до Ludwig Maximilians Universität с его белыми, отливающими на солнце розовым золотом стенами, до университетской библиотеки и архива с Сократом-Платоном-Аристотелем на фронтоне, с фонтанами, облепленными студентами (поразилась их количеству: по идее, у них должны быть каникулы, но университет выглядит по-рабочему оживлённым) и с тенистым парком за витой решеткой. Дальше — собор Frauenkirche с двумя готическими башнями (вспомнился скромный Логроньо), вокруг которого кипит жизнь: гуляют нарядные люди и танцуют какие-то веселые молодые ребята. Ну а отсюда уже рукой подать до Маринеплатц с городской ратушей такой красоты, что захватывает дух. Но там же и горгульи в количествах — явно сошедшие со средневековых миниатюр злонамеренные улитки, боевитые обезьяньи царьки, гоги и магоги, а сверху на них сидят голуби и таращатся на приезжих и своих, привычные к этой вечной суете.

Мюнхенские tutti quanti (начало)

Ну, поехали.

Grüß Gott, München!

Мюнхен встретил нежным солнцем и какой-то не изнуряющей жарой. В аэропорту, покупая билеты на S-Bahn, немного сражались с билетными автоматами и познакомились с молоденькой девушкой: что-то в ее красивом лице и акценте показалось мне смутно знакомым и располагающим, и я вдруг задала бестактный вопрос: «Вы армянка?" — поспешно извинилась, а она улыбнулась и утвердительно кивнула. Её звали Ануш, она живёт в Москве и впервые путешествует по Европе одна. Всю дорогу до метро (U-Bahn) мы проговорили, и Л. был рад узнать много нового о своих исторических братьях и соотечественниках.

А вечером мы вышли на прогулку, и город подсказывал дорогу к университету, библиотеке и баварскому национальном архиву. Здесь умиротворяюще хорошо.

UPD. Поздним вечером в метро звучат вальсы Штрауса.

UPD-2. Много красивых и счастливых ЛГБТ пар; народ тусуется, курит, выпивает, смеётся и болтает до глубокой ночи — контраст с сонным и тихим Кембриджем! 

UPD-3. Л. троллит меня перед портье! Говорит: она, канешн, немка, просто у нее медленный немецкий!..

Вернулись: Мюнхен был восхитителен, а теперь решать насущные проблемы и работать.

Мюнхен завтра

Снова в Германию (на неделю) и в Пинакотеку.

Автобиография Джоши и лавкрафтианские постеры в Кембридже

А в Кембридж, наконец, приехала автобиография Джоши “What is Anything? Memoirs of a Life in Lovecraft”, в которой Джоши суммирует все, сделанное им, на поприще академической Лавкрафтианы и Weird fiction. Не терпится прочесть.

И по счастливому совпадению вчера же я получила и посылку с лавкрафтианскими постерами Стива Томаса — «Экспедиция Мискатоникского университета на Хребты Безумия» и «Добро пожаловать в Иннсмут». Не терпится закончить ремонт в Сариной комнате и развесить их там.