Некрасову 200

Молчи, старуха. Не знаешь новых сказок, так молчи. ©

О сегодняшнем юбиляре, наверное, бесполезно говорить в терминах «любимый-нелюбимый классик»: он так глубоко проник в сознание каждого из нас, что и ненавистные школьные учебники, и бубнеж учительниц литературы о «прогрессивном русском поэте – певце крестьянской жизни» ничего, в сущности, к его официальному и глянцевому образу не добавляют и ничем не дополняют образ настоящий – автора диалогов Ивана с Митродором, Пахома и Прова, а еще мужичка-с-ноготок и той самой бабы-амазонки, способной обуздать и пожары, и дикий нрав скакунов, и бог знает что еще.

Все знакомые с детства образы совершенно естественным образом претворили зрительную, слуховую и мускульную память детства (Откуда дровишки? — «Из лесу, вестимо; Отец, слышишь, рубит, а я отвожу) в миметические шутки, которые и формируют каркас коллективной взрослой памяти.

Фактически, и «Мороз, Красный Нос», и «Коробейники», и Мазай – идеальная иллюстрация бахтинского преображения фольклора в словесное смеховое произведение: не случайно памятник Шолохову на Гоголевском бульваре всегда дополняют снежными зайцами, ведь сидящий в лодке пожилой усатый дядька – никогда не ВПЗР, но всегда тот самый добрый дед-спасатель:

(Всю эту местность вода понимает,

Так что деревня весною всплывает,

Словно Венеция). Старый Мазай

Любит до страсти свой низменный край.

Стоит ли говорить, что легкостью творчество поэта, чьи стихи беспроблемно усваивались в начальной школе, все-таки не исчерпывается: так, Блок, цитируя в «Литературных итогах 1907 года» адресованное ему письмо молодого образованного крестьянина о парадоксах вечного непонимания между господским и низовым, народным взглядом на мир, в частности, выделяет следующее:

О, как неистово страдание от «вашего» присутствия, какое бесконечно-окаянное горе сознавать, что без «вас» пока не обойдешься! Это-то сознание и есть то «горе-гореваньице» — тоска злючая-клевучая, кручинушка злая, беспросветная, про которую писали Никитин, Суриков, Некрасов, отчасти Пушкин и др. Сознание, что без «вас» пока не обойдешься, — есть единственная причина нашего духовного с «вами» несближения (какова формула? — А. Б .) [...]

Некрасов как раз и был тем странным проводником в настоящий универсум чуждой дворянскому (сейчас бы мы сказали с поправкой на современность, урбанистическому) мировоззрению культуры: не принадлежа к нему по праву рождения, он по большей части избежал путь романтизации народной стихии, которая, как и любое лицемерное сюсканье над настоящей мукой, так раздражает и отвращает. Не будучи лишенным всех возможных сословных предубеждений, он, дворянин, тем не менее, удивительным образом стал главным выразителем народной буквы и слова после Пушкина – больше, чем поэты-суриковцы или Кольцов; после него традиция продолжилась уже другими – новокрестьянским кружком Пимена Карпова, Есенина и близкого к ним Городецкого, позже Клюева, Рубцова и Твардовского, еще позже Ревякина и Башлачева, но уже с поправкой на другие исторические контексты, которые без него, Некрасова, просто бы не существовали. И за это ему большое спасибо.