Август в Кембридже. В саду подсохли мальвы, и земля под ними усыпана сухими коробочками семян, спеют сливы ренклод (доспеют ли? бог весть) и наливается сладкой чернью ежевика (этой недолго осталось: еще дней десять, и можно будет собирать урожай), как-то внезапно чуть не за ночь распустились флоксы — первые по-настоящему предосенние цветы, и весь сад в паутине, которая раньше раздражала, а теперь нет, кажется уютной.

Приготовила гаспачо и вдруг поняла, что это же бабушкин зверобой — просто название, не имеющее ничего общего с одноименной травой, ее рецепт густого соуса из лучших запорожских томатов (только розовых; сорт «черный принц» она не добавляла из-за цвета, коричнево-сизые огромные плоды ели просто так, как лакомство, с крупной серой солью), чеснока, болгарского перца и специй; она с дедушкой на пару закатывала зверобой в банки, а зимой мы их открывали и ели со свежим хлебом — то бородинским, то дарницким. На кухне кипятились в кастрюльке крышки, по выцветшей клеенке стола ползали среди абрикосов и слив сонные осы, а тополя за окном застыли будто навсегда, потому что не было ни ветерка: стоит иссушающая жара, на балконе лежат херсонские арбузы, и бабушка кричит — батька, принеси самый спелый, только охлади вначале в ванной, а дедушка в ответ деловито — арбузиху? и я смеюсь, потому что у арбузих, как известно, поросячий закрученный хвостик.

...Этой жизни уже нет, все ушло и никогда не вернется, но вкус гаспачо напомнил об этих длинных, бессмысленных и счастливых днях.