Ну что, запощу, пожалуй, отрывки (обрывки) своих московских впечатлений.
Поездка была непраздной: папа попал в больницу. Уезжая, я не знала, как долго я пробуду в Москве. Поездка затянулась на две с половиной недели и получилась очень тяжелой.
Папе лучше, его выписали из больницы до 21 примерно марта (там карантин по гриппу). Он дома, настроение у него хорошее. Дальше врачи будут определяться со стратегией лечения, и я надеюсь, что все будет хорошо.
***
«Глаз бури»
Даже в самое темное время случается затишье.
В папиной палате кроме него двое пожилых мужчин — Александр и второй, который подошел к нам (папе только что сделали укол, он отдыхал) — как меня зовут? А Владимир Ильичом меня звать: отец мой вернулся из Берлина и придумал меня, а как я народился, он побежал по поселку и закричал: ах чорт ты чорт, у меня чорт родился, Владимир Ильич! Вот я такой.
***
Возвращались из больницы, сели в какой-то из бесконечных автобусов (надо запомнить их трехзначные номера), протянула водителю деньги — три билета, говорю. Водитель задумчиво посмотрел на пятисотку, потом на меня:
- Сто шийсят пять, — говорю.
Внимательно смотрит, достает огромный самсунг размером с лопату, открывает калькулятор: пятьсот минус сто шийсят пять.
- Триста тридцать пять, — говорю.
Смотрит на меня с недоверчивым и сдержанным почти что восхищением. Чувствую себя автобусным Рудольфом Мессингом.
***
Итоги дня:
Посреди лекарств и капельниц заговорили вдруг с отцом об истории семьи — о стрелецком нашем роде из Верхнего и Нижнего Услона, о том, как крестили его в церкви, где дьячком был кто-то из шаляпинского семейства, о трудной и скорбной жизни его матери, об отчиме-музыканте, о бабке, фото которой на коленях у торжественных родителей, сделанное в 1893 г., сохранилось в семейном архиве, обо всем. Я боялась, что он устанет, и не хотела прерывать. Мы поговорим ещё, конечно.
No comments :
Post a Comment