А еще сегодня, в Рождество, день рождения деды — пошел уже третий год, как его не стало, а мне все кажется, что вот сейчас наберу запорожский номер, подожду несколько гудков, и он на приветствие мне старательно-бодро ответит: «Это мы — свои ребята, члены профсоюза». Я не помню, откуда взялась шутка про профсоюз, но она надолго стала нашим с ним паролем.

Сегодня весь день вспоминаю его рассказы о детстве и юности: о том, например, как после раскулачивания бесследно сгинули родители, а его, пятилетнего, отправили к дядьке-шахтеру под Луганск, где деду сразу невзлюбила дядькина жена (я почему-то вспоминала фильм «Подранки» и похожий фрагмент с неприязнью к маленькому герою-сироте со стороны стервозной мачехи — ее блистательно-холодно сыграла Гундарева). Так он оказался в запорожском детском доме, где и жил до самой юности, пока не закончил вначале среднюю школу, а потом профтехучилище: он с гордостью говорил, что их, детдомовских мальчишек, учившихся в ФЗУ, называли «фабзайцами». Вспоминал, как при нем строили Днепрогэс — рабочие таскали огромные — наверное, бетонные — блоки на подводах, и лошади-битюги медленно тащили груженые телеги; рассказывал, как внезапно летом 1934 заболел малярией и умирал в госпитале от лихорадки, пока добрая пожилая медсестра не подняла его на ноги, давая хинин по часам и превратившись в его сиделку — до конца помнил этот ужасно-горький хининный вкус. Часто возвращался к эпизоду, как один из однокашников — едва ли не единственный, у кого были родители, — пригласил его в гости на лето в Разумовку, и они целыми днями носились по округе, лопали огромную черешню и вареники с вишней и шелковицей, которые лепила мать товарища, как спали вповалку — множество подростков и детей мал-мала меньше — на сеновале, и как их кусали проворные клопы, а вокруг одурительно орали сверчки.

Теперь эти воспоминания — часть и моей жизни и биографии, они вросли в мою память и останутся там навсегда. С днем рождения, деда.