О поэте-солнцепоклоннике Гарри Кросби

Сегодня на глаза мне попалась вот эта заметка в The Guardian, посвященная тому, как разные поэты описывали в своих стихотворениях солнце: автор вспоминает Джона Донна, Томаса Кемпиона, Дороти Портер и Уолта Уитмена. Мне же на ум сразу пришел практически совсем забытый сейчас американский поэт — представитель "Потерянного поколения" литераторов, вернувшихся после Первой Мировой, Гарри Кросби. Когда-то давно, еще в аспирантуре, я прочла книгу писателя, поэта и мемуариста Малькольма Каули "Возвращение изгнанника: очерки литературной Одиссеи 20-х гг." (Exile's Return: a Literary Odyssey of 20s), последняя глава которой и была посвящена Гарри Кросби, американскому Маяковскому, поэту-солнцепоклоннику. 

Солнце и Кросби — вещи нераздельные: 

чуть ниже я помещаю краткое переложение восьмой главы книги Каули, где и идет речь о Кросби.

[...] восьмая глава <"Возвращения изгнанника"- прим. мои> называется “Эхо самоубийства”. Она состоит из 4 разделов, в первом из которых — “Письмо, оставленное на столе” — М.Ка­ули описывает смерть Кросби: поэт приехал с женой в Нью-Йорк в первую неделю декабря 1929 и был сразу же приглашен Хартом Крейном на дружеские посиделки, устро­енные в его меблированных комнатах в Бруклине. Как отмечает автор, Кросби был весел и неизменно дружелюбен в тот памятный вечер.
Днем, 10 декабря, Кросби попросил одного знакомого художника одолжить ключи от его студии в Отель де Артист: когда же он не ответил ни на утренний, ни на вечерний звонок, обеспокоенный друг взломал дверь студии и обнаружил бездыханное тело Гарри рядом с трупом молодой светской дамы Жозефины Биглоу. 

Ни полиция, ни пресса не смогла дать сколь-нибудь внятного объяснения случившемуся, поскольку все версии выглядели неправдоподобно: Гарри был молод (ему только что исполнился 31 год), богат, здоров, счастлив в браке; правда, он потерял немного денег на бирже, но существенным образом это не повлияло ни на его финансовое, ни на психическое состояние. 

Он не страдал также комплексом неполноценности: люди его любили, и его жизнь текла спокойно и счастливо. Но факт оставался фактом: его тело нашли рядом с телом мертвой женщины в пустой мастерской; он не оставил ни предсмертного письма, ни даже наспех написанной записки — ничего, что могло бы пролить свет на его трагическую смерть. 

Анализируя причины этого двойного самоубийства, М.Коули приходит к мысли, что на Кросби в значительной степени повлияла война, наложившая печать обреченности, безысходности и безверия. Особенно много подтверждений этому автор находит в дневнике Кросби, названном “Тени Солнца” и вскоре опубликованном. 

“Тени Солнца” — не просто исповедь, это художественное произведение, ос­новными действующими лицами которого стали Джойс, Д.Лоуренс, Харт Крейн, Арчибальд Маклеиш, Карэсс (жена Кросби), его родители, Светлая Прин­цесса (Жозефина Биглоу, погибшая вместе с ним), Э.Э.Каммингс и многие другие. Все эти люди в “Тенях Солнца”, по мнению М.Коули, подобны марионеткам, которые двигаются, разговаривают, но при этом никак не угадать, что же движет их действиями и поступками. 

Второй раздел “Город Солнца” автор посвящает скрупулезному анализу дневника Кросби, который в причудливом сплаве характеристик разных художников, поэтов, мыслителей — Леонардо, Ван Гога, Уайльда, Бодлера, Шопенгауэра и Ницше - вычленяет одну мифологему, определившую все его творчество — Бога-Солнце. 

Описывая свое путешествие по Бретани, Баскскому проливу, Италии, Испании, Бискре, Кросби всюду исследует и проверяет свою поэтическую систему — и, наконец, фиксирует в дневнике: “Париж - Город Солнца”. Истина, как пишет М.Каули, состояла в том, что для Крости это был не “просто” Париж, а нечто большее — это был приют скитальцев и отшельников, храм искусства, философии, оплот красоты. 

Но Париж очень изменяется после войны, наводняется толпами людей - и Гарри покидает его. В отчаянии, возвратившись в США, он пишет в дневнике: “Ненавижу банальность... Парижу предпочитаю Нью-Йорк”, 

Далее автор рассматривает поэтическую систему Кросби: итак, символ, выбранный им - Солнце. Этот образ не случаен в поэзии Гарри Кросби, поскольку в своих истоках он восходит к древним перуанским верованиям в Бога-Солн­це, в сказания персов, в мифологию египтян. Но, в то же время, в отличие от них, образ Солнца у Гарри Кросби наполняется качественно иным содержанием: это его индивидуалистический порыв, бескровная, дегуманазированная религия, полностью исключающая саму возможность объединения, братства. Его вера основывалась на отказе от уродливого индустриализма, и поэтому он писал: “Я верю в Солнце, потому что Солнце — единственная вещь в жизни, которая не повергает в разочарование”. 

Однако Солнце для Гарри было чем-то большим, нежели трансценденталь­ный символ его дневника: оно являлось центром всей его жизни. Его порыв к Солнцу, “Солнечному Огню”, был испопеляющим желанием “Солнечной Смерти в Солнце”. 

В третьем разделе главы “Революция слова” М.Каули делает вывод, что конец Гарри Кросби был логически предопределен: участвуя во всех журналах эпо­хи “потерянного поколения” (куда входили, конечно, и “Брум”, и “Сэксэшн”), помогая многим писателям-изгнанникам деньгами для их возвращения из Парижа в Нью-Йорк, наблюдая, как мир вокруг сходит с ума от пошлости и расчета - он на­чал задумываться о смерти, выделив в дневнике цитату из Ницшевого “За­ра­тус­тры” - “Умереть вовремя”. Как максималист и поэт Солнца, он решил уйти - и сделал это 19 декабря 1929 года, в пустой студии. 

Четвертый раздел главы “Умереть вовремя” М.Каули посвящает своему собственному толкованию события, произошедшего в отеле де Артист. Воспроизводя сухой отчет судебно-медицинской экспертизы “о самоубийстве Кросби, 32 года, и Биглоу, 22 года”, автор приводит символическое объяснение трагедии: поэт и философ Гарри Кросби и Светлая Принцесса Жозефина растворились в Солнечной Смерти — или, выражаясь языком самого Кросби, жизнь заканчивается “в стремительной вспышке механистически завершенной целостности...” 

Таким образом, подводя итог своему повествованию о судьбе Гарри Кросби и — шире — о жизни всего “потерянного поколения”, М.Каули говорит о том, что со мертью Кросби, Крейна и многих других потерянное поколение постепенно переставало быть достойным своего имени: изменилось время — человеческие характеры тоже претерпели существенные перемены: на смену поствоенный эре пришла предвоенная эра уже совсем другой эпохи. “Потерянное поколение” выполнило свою историческую миссию — и оказалось покинутым и забытым со сво­ей верой в “религию как жизнь”, сокровенную логику и свободу духа. Но, с другой стороны, “потерянное поколение” первым стало глашатаем всего нового, иду­щего на смену традиции: и, как отмечает в конце М.Каули, Гарри Кросби не случайно стал символом этого изменения; как ни трагично или кощунственно это звучит, но он, несмотря ни на что, действительно умер вовремя, — осуществив замысел и предназначение целой эпохи — времени “Потерянного поколения”.