Читаю репортаж, слушаю интервью молодых людей (невероятные молодцы, что решились рассказать обо всем этом кошмаре), а память услужливо подсовывает историю Эрика Гилла (и его литературного байаттовского двойника Фладда) — скульптора, гравера и создателя одного из самых популярных шрифтов в английской истории. Прославленный художник, он был педофилом, развратившим собственных дочерей, зоофилом и еще чорт знает чем, как совершенно случайно выяснилось уже после его смерти (биограф Гилла Фиона МакКарти нашла его дневники, и вместо триумфального панегирика великому мастеру вышло совсем другое).

Никто из многочисленных почитателей (а их набралось на всю Британию и Европу) не хотел вначале в это верить — Гилл был глубоко верующим практикующим католиком, регулярно исповедовался и причащался. История, впрочем, все расставила по своим местам: ни вера, ни талант не помогли перехлестнуть и застить уровень кошмарности его преступлений. Теперь он навсегда «тот самый талантливый инцестуозный мудак». Как раз на Гилле стереотипный трюизм, приписываемый кому-то из театральных старух прошлого (видимо, Раневской) о таланте-прыще, который может выскочить на любой жопе, лично для меня дал сбой. Какой мерой мерить и выбирать между невинностью дочерей и норфолкской церковью? Между запуганными подростками и математическим гением? Я бы предпочла не выбирать совсем, но если бы пришлось, то ну его нахер — гениальность такой ценой. Нет, спасибо: ад — это вон туда.