Умер Андрей Мягков.
Мягков принадлежал к поколению наших родителей, и поэтому все его персонажи, даже и относительно-молодые (сколько там Лукашину? 36-37? Новосельцеву примерно столько же?), всегда воспринимались такими немного условными взрослыми, как их видят младшеклассники — не слишком хорошими, может быть, с разными слабостями, но уж точно не мерзавцами и негодяями. Они как будто вышли прямиком из мира нашего детского Нового года — с одинаковыми улицами и панельными многоэтажками, с елочными игрушками в старых коробках с вечных антресолей (игрушки там обычно соседствовали с потрепанными учебниками родителей и связками журналов «Огонек» и «Роман-газета»), с лыжами и коньками на балконе, с варежками на резинке, с драчливым Тимохиным из параллельной детсадовской группы, с запеканкой на полдник, геркулесовой кашей и бутерами со сладким чаем на завтрак, Либуше Шафранковой на коне Юрашеке из «Трех орешков для Золушки», волшебником Янковским из «Обыкновенного чуда», длинным счастьем зимних каникул с юными мамами, папами и бабушками-дедушками.
Мы привыкли говорить о том, что, когда уходят старые актеры, отмирает еще одна нить, связывавшая нас с тем бесконечно-далеким миром детства и юности, и все время так получается, что это как будто больше не о них, а о нас. Но мне все же кажется, что фокус наведения здесь не сбит. Это, конечно же, о них в первую очередь: они творили тот мир, который теперь — уже совсем безвозвратное прошлое, и благодаря им оно ощущается и уютным, и счастливым, несмотря ни на что.
Светлая память Андрею Васильевичу и Царствие Небесное.
No comments :
Post a Comment