“Christine” (2016)

Когда-то Юлия Кристева в своей книге «Силы ужаса: эссе об отвращении» написала: “Благодаря отвращению к себе […]— субъекту открывается, что все объекты опыта основываются на первоначальной потере, созидающей его собственное существование. Ничто другое, кроме отвращения к себе, не покажет лучше, что всякое отвращение суть признание нехватки как основополагающей для самого существования, смысла, языка, желания.

[…] Отвращение, принципиально отличное от «беспокойной странности», к тому же и более взрывное, так устанавливает свои отношения, что может не признавать своих ближних: ничто ему не родственно, нет даже тени воспоминаний”.

Мне пришел на ум этот фрагмент, пока я смотрела «Кристину» – только что вышедший фильм независимого американского режиссера, сценариста и продюсера Антонио Кампоса; картина с успехом прошла на инди-фестивале Санденс, после чего собрала хорошую прессу (рецензии на нее вышли и в Нью Йорк Таймс, и в Гардиан, и в Дейли Телеграф).

«Кристина» — фильм жанрово-специфичный: его, вроде бы, следует назвать байопиком, поскольку посвящен он последним нескольким дням из жизни той самой Кристины Чаббак – молодой девушки-журналистки из региональной вещательной телекомпании во флоридской Сарасоте, которая совершила самоубийство в утреннем прямом эфире 15 июля 1974 года. Однако что-то мешает это сделать, и вот с этим и хочется разобраться.

«Кристина» – не байопик хотя бы уже потому, что показывает не хронику жизни, но хронику умирания главной героини: принято думать, что погубило ее собственное честолюбие, помноженное на перфекционизм, усугубляющуюся депрессию и одиночество. Но чем больше узнаешь о Кристине, тем понятнее становится, что и неудачи, и срывы в работе, и разногласия с начальством и коллегами (администрация канала упорно ищет новые способы завлечь аудиторию, напирая на сенсационность и зрелищность информационного потока: Кристине хочется этот ифнопоток отфильтровывать и осмысливать) – только фон, декорации к развертыванию внутренней и, в общем, неизбежной драмы. Нелепая, неходкая в общении, порывистая, странная, очень угловатая и замкнутая девушка не находит себе места ни вовне, ни внутри себя. Ей плохо не потому, что ее отвергают, не любят и не понимают – ее любит мать, ей симпатизирует коллега, которая работает с ней в связке выпускающей в эфир, начальник готов с ней обсуждать ее причудливые проекты, хотя и находит их несмотрибельными, – ей тошно нипочему, просто так, несмотря на окружающую цветными стеклами южно-песчаную Флориду, тошно потому что одна, потому что не понимает, как разговаривать с ними со всеми, которые другие и не она, и хочется любви, и перемен, а не сидеть в своей комнате, выкрашенной в веселенький розовый цвет, душными вечерами. Когда кажется, что все наконец-то немного налаживается, и не болит живот, и этот симпатичный парень пригласил на свидание, а оно вдруг обернулось приглашением на модный трансперсональный сеанс, и вокруг все те же милые, милые люди с тошнотворными улыбками, и от назойливого белого шума их голосов еще попробуй скройся, – ну что здесь может быть еще, какой выход? 

Лучше всего она себя чувствовала, когда приходила в детскую больницу разыгрывать коротенькие кукольные спектакли для малышей с проблемами в развитии – они в ней нуждались и понимали ее. Только там, на очень короткое время, она ухитрялась вылезать из своей скорлупы и делать что-то, за что она не расплачивалась отвращением к себе, но этого было слишком мало. И отвращение победило. Ничто ему не родственно. Не даже тени воспоминаний.