За работой

В миллионный раз перечитываю Блока для выступления на июльской конфе в Лондоне. Привычно просмотрела “О современном состоянии русского символизма” за 1910 г. с выученными за долгие годы наизусть местами: 

Все это бросает господин их в горнило своего художественного творчества и, наконец, при помощи заклинаний, добывает искомое — себе самому на диво и на потеху; искомое — красавица кукла.
Итак, свершилось: мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим “анатомическим театром”, или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами (ессе homo!). Золотой меч погас, лиловые миры хлынули мне в сердце. [...] Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо. 

Фрагмент хорошо знакомый каждому: Блок и начало “антитезы” в его поэзии и прозе, которое все сильнее разрастается и наполняется новыми звуками и шумом; совсем скоро антитеза выгорит, а кукольное исчезнет бесследно. Уже 20 февраля 1913 года Блок пишет жене из Петербурга с раздражением: 

На Мейерхольда я не сержусь, потому что Гофмансталя испортить нельзя (Штрауса не понимаю). [...] Но на очереди теперь – Мейерхольдова порча Софокла и Лермонтова . Он погибнет, если не опомнится, не бросит вовсе кукольное и не вернется к человеку. Для последнего ему нужно, вероятно, годы поста, на что он не пойдет. 

Уйди, кукольное, останься человеческое; оно и останется, и выболит до предела.