Прочла воспоминания замечательного Олега Лекманова о Москве его детства, и мне вспомнились мои собственные московские впечатления ранних лет. Все они связаны с мамой. Она подолгу лежала в 67 больнице на Полежаевской, и мы с бабушкой регулярно ездили ее навещать из Запорожья. Однажды, в марте 1985 г., после очередной операции она поселилась вместе с нами в гостинице-высотке (на Таганке? точно не помню), и это было счастливое время. Мы жили на одном из последних этажей: комната была огромной и светлой, и из нее была видна Москва, которая раскинулась во все стороны, куда только хватало взгляда. Я носилась по комнате, по-моему, постоянно баловалась и еще начала вести “Дневник”, в котором тщательно критиковала все программы по цт (особенно доставалось “Утренней почте” и Юрию Николаеву). Мама с бабушкой были рядом, и мы с ними ходили гулять по Москве, а однажды мимо нас проехала машина, из нее выпорхнула маленькая и хрупкая пожилая женщина с красивыми седыми волосами, и мама сказала, что это Уланова. Ощущение маминой близости делало мартовскую Москву с холодным дождем и внезапным снегом теплой и притягательной.

Через год маме стало хуже, и мы с бабушкой отправились в Москву летом. Жили мы в Чертаново у маминых друзей, в просторной квартире (тогда их называли, кажется, “улучшенной планировки”), но ездить на Полежаевскую оттуда было делом нелегким из-за пересадок в метро. Метро мне тогда вообще-то нравилось: несмотря на толпы народа, оно было прохладным и чистым, и там вкусно пахло, наверное, железнодорожными путями иди еще чем-то, названия чему я не знаю.

Однажды мы с бабушкой купили маме отличный спелый арбуз около метро Чертаново и повезли его в черной клеенчатой сумке в больницу. Когда мы делали переход на кольцевой, сумка лопнула по швам, и арбуз шумно стукнулся об пол, но не разбился, а мы беспомощно встали посреди толпы, не зная, что делать, и тут какой-то чернокожий парень — наверное, студент из Патриса Лумумбы, как я теперь думаю — ловко подхватил арбуз и бережно передал его бабушке. Мы, кажется, даже не успели его поблагодарить — или успели, я уже не помню. Мы везли арбуз по очереди, иногда его тащила бабушка, иногда я, а мама потом на нас сердилась, махала руками и говорила, что не нужно было волочь такую тяжесть через весь город. Потом она пила арбузный сок и угощала соседок по палате, одну из которых, прекрасную высокую девушку, звали Арлекиной.

Эта детская Москва, Москва моих воспоминаний, имеет очень мало общего с настоящим городом. Но почему-то если я ее и вспоминаю (очень редко), то только вот такой.