“Whistle, and I’ll Come to You” (ВВС, 1968)

Всё-таки бесконечно прав был Лавкрафт, обративший внимание в своём знаменитом эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» на творчество Монтегю Джеймса, кембриджского профессора, ученого, ректора Университета и провоста Итона, а еще сумрачного автора неоготических рассказов о призраках: ГФЛ представил его как документалиста, описывающего постепенное нисхождение из обыденной повседневности в гротескную ирреальность, и кто еще мог описать эстетику Джеймса точнее.

Экранизация ВВС 1968 года джеймсовской новеллы «Свистни, и я приду к тебе» (“Whistle, and I’ll Come to You”), всего-то сорокаминутная, очень бюджетная (бибисишная студия «Омнибус» производила тогда документалки в количествах) и черно-белая, невероятно, завораживающе-хороша: в центре повествования — путешествие нелюдимого, неловкого и неприятного кембриджского профессора, эксперта по древностям, к норфолкскому северному побережью, в дюны Вокскхэма.

Профессор (Майкл Хордерн) приехал к морю во внесезонный отпуск, когда норфолкская отмель пуста и совершенно безлюдна, а холод гоняет море через чёрные волнорезы, оборосшие водорослями, которые полностью уходят под воду во время прилива. Профессору никто не нужен: он скитается по берегу один в твидовом пиджаке, бриджах и толстых серых гольфах, заправленных в тяжёлые ботинки, счастливо бормоча себе под нос всякое интересное ему одному, а потом неспешно обедает в гостиной, тщательно и аккуратно одетый в костюм с туго накрахмаленным воротничком.

Профессор бродит среди старых могил заброшенного сельского кладбища (в Норфолке по-другому нельзя: отмель резко взмывает вверх, в деревеньку со старой церквушкой и полностью забытым погостом) и находит там костяную сопилку с надписью “Quis est iste qui venit” («Кто он — тот, кто придёт?»), дует в неё, и на побережье той же ночью начинается шторм, в профессору снятся кошмары, подобные тем, что видел другой ученый, герой Виктора Шерстрема из «Земляничной поляны».

Ничего не происходит, но скептицизм профессора, его гордый агностицизм поколеблен: то самое нечто, прикидывавшееся силуэтом на холме и смутной фигурой на соседней кровати — призрак моря и ветра из древней дудочки навсегда растревожит его самоуверенный академический опыт, потому что свинцовая гладь тяжелее старого книжного переплёта из растрескавшийся кожи, а волнорезы однажды уйдут под воду навсегда, став одной из северных волн.