Блоку 140

Сегодня 140 лет Блоку.

Блоковский феномен состоит в том, что в ряду поэтов-современников, из которых подавляющее большинство превратилось в классиков еще при жизни (Вяч. Иванов, Андрей Белый, Валерий Брюсов), он все равно стоит немного особняком. В блоковской поэзии хватает и насыщенной книжности (чего стоят соловьевство и неоплатонизм), и абсолютно соразмерной включенности в общеевропейский модернистский контекст – Блок был идеальным выразителем и транслятором общегуманистического пафоса литературы fin de siècle – и ритмо-мелодического своеобразия, когда внимательный читатель считывает строчку как «безусловно-блоковскую».

Тогда откуда все-таки эта самобытность без принуждения, оригинальность par excellence, осознание своего жребия не в современном, но в рыцарском – т.е. неумолимом и суровом – значении? Возможно, дело в том, что Блок никогда не пытался отделить свое лирическое «я» от собственно жизни: существование поэта и вообще не линейно – одинаково-возможны в нем и провалы в пандемониум неизреченных скорбей, и прорывы в небесную твердь – но в случае с Блоком двоемирие как раз и предстало внезапно во всей своей совокупности, где метафизическая грань ничуть не менее реальна, чем вещная эмпирическая. Прав в этом смысле Ефим Эткинд, написавший в «Материи стиха» о блоковском предназначении:

«Сколько бы мы ни привлекали дополнительных фактов и прозаических текстов для прояснения блоковских стихов, сколько бы ни растолковывали отдельных оборотов, лексических, стилистических или ритмических особенностей стихотворения, мы никогда не создадим смыслового эквивалента его непосредственной действительности».

Непосредственная действительность Блока непредубежденно-тяжела: никому не под силу вынести на себе такой крест прозрений. Через гимны в честь Прекрасной дамы, сквозь поля и луга ночных фиалок – и шахматовские, к девушке розовой калитки, и те, что ведут к пейзажам, по виду схожим с очертаниями Острова Мертвых Беклина – в лязг и железо города, к кривляющимся карликам, двойникам, живущим жизнь моего приятеля в сумасшествии тихом, чтобы после снова выйти в бесприютность коробейничьих дорог, в странствия Рыцаря-Несчастье, в темные расселины ночи.

Блоковское лирическое мортидо – это всегда преодоление страха смерти и нет, не победы над ней, но принятия: именно потому блоковская семантика так идеально ложится на бергмановскую кинематографичность. Рыцарь Блок «Седьмой печати» (о, интертекстуальная ирония), играющий в шахматы со Смертью – это рыцарь Блок, проигрывающий смерти в августе 1921 года.

- И всё-таки умирать не хочешь?

- Хочу.

- Что же ты ждёшь?

- Я должен знать. ©

Рыцарь Блок-поэт дал нам знание об избранности пути-скитанья и о том, что блаженный брег, как и покой, нам только снится. И это с нами всеми, его любящими, останется навсегда.