Сегодня, в день 80-летия смерти ГФЛ, я в который уже раз думаю над общей внешней несчастливостью, какой-то и вправду роковой неудачливостью его прижизненной писательской судьбы. Конечно, он не был ни первым, ни последним среди авторов, которые обрели посмертную славу, так по-настоящему и не получив живого (буквально) отклика от широкой читательской аудитории.
Нужны ли ему были слава и признание? Теперь уже трудно сказать наверняка, но тот факт, что лавкрафтовские рукописи отказывались брать в печать серьезные издания, а высоколобые критики писали на них презрительные отказы, заставляло его думать о скором забвении: как пишет главный биограф ГФЛ Джоши, «предчувствуя скорую кончину, Лавкрафт все больше укреплялся в мысли, что его работа канет в небытие, а он так и не дождется публикаций».
Помним, что последние несколько лет ГФЛ провел в тяжелой и беспросветной нищете, переезжая из одних крошечных меблированных комнат в другие, с больной пожилой теткой на руках. «Расходы растут, а доходы сжались до невидимых», — обреченно пишет он одному из своих корреспондентов. Он носит все тот же костюм, купленный больше десяти лет назад, и все то же потрепанное пальто из своей юности. «Я вынужден сократить расходы на питание до двух-трех долларов в день», — сообщает Лавкрафт в письме Фрицу Лейберу — и сокращает (исключение — еда для больной тети), чтобы купить марок для писем (он не прекращал переписку с друзьями и единомышленниками по действительно странным и никому, кроме них, не нужным “Weird Tales” до самой смерти: она насчитывает более ста тысяч единиц хранения), и пишет, и вдохновляет их всех, пока есть силы. У него нет денег на обследования, и поэтому рак кишечника был диагностирован на той стадии, когда сделать уже было ничего нельзя: он бесстрашно ведет дневник наблюдений за своей болью, протоколируя собственное угасание с бесстрастными подробностями.
Все, что у него осталось перед смертью — кипа рукописей, напечатанных на машинке и полусамиздатовские “Weird Tales”.
Но перед самой его смертью произошло все же одно обстоятельство, которое, может быть, подарило ему надежду на возможность посмертной биографии: издательство William L. Crawford's Visionary Publishing Company взялось за публикацию «Тени над Иннсмутом», великолепного лавкарфтовского макабра о подводных людях из забытого города — произведения, которое он переделывал и дорабатывал в течение многих лет. Макет книги был готов к ноябрю 1936 г. (хотя впоследствии датой публикации был назначен апрель 1936), и Лавкрафт, уже находясь в больнице Jane Brown Memorial Hospital, ослабевший и полумертвый, держал книгу в руках. Издание пестрело ошибками, он успел подготовить список дополненного и исправленного: правку толком так и не внесли.
А потом Лавкрафт умер.
Книга вышла сразу же после его смерти: было опубликовано 400 экземпляров, 200 из которых практически сразу же были уничтожены, а те, что остались, расходились плохо; читатели отказывались покупать «Иннсмут» даже за один доллар. И тут, вроде бы, и должен был сбыться самый негативный и реалистичный сценарий — писатель скончался, все, им написанное «в стол», бесследно пропало, и о нем сразу забыли, — но вдруг все изменилось: лавкрафтовские ближайшие друзья и единомышленники Дарлет и Вандрей открыли свое собственное издательство “Arkham House”, в котором с напряженной последовательностью стали публиковать его рукописи (все они были бережно сохранены и впоследствии переданы в Брауновский университет).
В какие-то немыслимо-короткие сроки популярность ГФЛ выросла до невероятных размеров: его эсхатология и мир (миры) странных существ стали тем самым мостом в современность, которого так ждала и в котором так нуждалась западная, да и вся мировая, литература.
Мне кажется, Лавкрафт в каком-то смысле предчувствовал это, доверяя свое творчество друзьям по переписке. На его могиле выбита одна-единственная его цитата: “I am Providence”, в которой и кроется главный смысл: Провиденс — не только название родного и любимого города, в котором он жил и умер, но это ведь еще и промысел. Лавкрафтовский промысел — будущее без страха, и без границ, и вне времени. И он — один из его символов.
No comments :
Post a Comment