“The Babadook” (2014)

Все-таки осень и октябрьские иды перед Хэллоуином, поэтому на досуге посмотрела несколько хорроров. Насколько плох широко разрекламированный в прокате где-то с полгода назад “Us” (woke-агитка о новых традициях американской классовой борьбы с морлоками-доппельгангерами, бездарно склепанная на коленке Джорданом Пилом), настолько же хорош вышедший несколькими годами раньше «Бабадук».

«Бабадук» — австралийский хоррор, снятый писательницей и сценаристкой Дженнифер Кент, которая в какой-то момент решила стать режиссером (работала с фон Триером в «Догвилле»), и у нее все получилось. Пока я смотрела фильм, снова и снова ловила себя на мысли, что австралийские киношники все же особенные, богом поцелованные таланты, начиная с моего любимого классика Уира и заканчивая Джейн Кемпион (провальный “Top of the Lake”, впрочем, в расчет не беру): такой красоты и насыщенности картинка бывает далеко не у всех европейских-американских мастеров, а у австралийцев — вот вам, пожалуйста, сидите и любуйтесь.

Фабула фильма предельно проста: потерявшая любимого мужа в автокатастрофе молодая женщина — мать маленького мальчика с душевным расстройством, и сама постепенно сходит с ума от горя, да так, что ее скорбь и гнев персонифицируются в чудовище из ночных кошмаров — Бабадука. Сюжетные повороты здесь, в общем, ничем не примечательны, но дело, как водится, не в них: на поверхности зритель увидит историю об острой фазе депрессии, страданиях и искуплении, но если взглянуть поглубже, то окажется, что «Бабадук» — о границах терпимости и парадоксальной неправедности терпения, а еще о смирении как грехе. Героиня, мучаясь своей сердечной болью, старается жить как все, спокойно и тихо, но усугубляющиеся припадки ее маленького сына — сигнал к тому, что не все можно победить молчанием и принятием. Когда принятия становится слишком много, на сцену и выползает Бабадук.

Критики в местной прессе называли фильм экспрессионистским (я прочла две рецензии без особого, впрочем, любопытства: написаны они по одной схеме и примерно одними и теми же словами), мне же визуальные решения Кент напомнили полотна Доротеи Таннинг. Никогда, конечно, в точности не знаешь, чем и как вдохновлялся художник, но почему бы не поспекулировать и не представить себе, что режиссер вдруг увидела таннинговские вариативные «Бессонницы» (главная героиня «Бабадука» и ее мальчик мучаются от сонной депривации) и «Гостиную» и решила воссоздать их не только в интерьерах фильма, но и в объемных иллюстрациях книжки о ночном монстре, которую мать случайно находит в шкафу.

Зыбкость границы между реальным и воображаемым в Бабадуке почти невидима, а потому особенно болезненна для человека впечатлительного и уставшего от борьбы с жизненными трудностями: героиня буквально хочет стряхнуть с себя тот самый тяжкий сон житейского сомненья, чтоб провалиться, наконец, в сон настоящий, и очнуться в новой жизни, но Бабадук (мы его не видим, а можем только представить) преследует ее и наводит морок. В финале и зрителю хочется одного — проснуться вместе с главными героями и убедиться, что кошмар закончился навсегда. Но Бабадук не прост, а от собственных слабостей так просто не отмашешься.